У реки варяг придержал коня. Русы вновь собирались в отряд, возвращаясь после схватки. Тяжело дышащие, они обменивались восклицаниями, бранились, кто-то кому-то перевязывал рану. Часть их речей Обещана понимала, часть – нет: говорили по-варяжски.

Ноздрей коснулся запах гари. Извернувшись, Обещана бросила взгляд на городец: оттуда густо валил дым, поднимаясь над частоколом. Долетали крики. Да что же это творится? Рушится весь белый свет, небо падает на землю!

Пошел снег – будто и впрямь на небе тоже что-то прохудилось. Русы подвели последние, четвертые сани с поклажей.

– Ну все, теперь будут тушить, не полезут, пес твою мать! – услышала Обещана злой голос Унерада. Шелковую шапку на бобре он успел сменить на шлем, из-под которого виднелись войлочные края подшлемника. – Трогай!

Никто на них не нападал. Драговижичей отогнали и заставили тушить пожар в избах городца – те отстали от русов. Обещана, больше не в силах висеть поперек конской спины, стала сползать – да хоть растопчите меня!

– Молодку на сани! – крикнул кто-то.

Чьи-то руки перехватили ее, пронесли несколько шагов и посадили на мешки. Обещана подобрала ноги, приподнялась, отодвигая от глаз сползшую намитку. Огляделась, переводя дыхание.

Сани ехали уже по льду. Позади высился на мысу Драговиж, над ним клубился дым. Русы верхом окружали сани. На соседних санях Обещана увидела два тела в кольчугах, но не сразу сообразила, что это – их убитые.

– Чтоб вас Мара в ступе прокатила, тролль твою в Хель! – выбранился Унерад, оглядываясь на городец. – Двое «холодных» у меня за ваших куниц клятых! Двое, Стенар! Вот опять как в тот раз!

И вдруг, на глазах у Обещаны, Унерад резко дернулся назад и завалился с седла. Стрела, пущенная из городца невидимой, но твердой мстительной рукой, ударила его прямо в лицо…

* * *

Поговорив с прибывшими боярами, Святослав велел им отправить людей в старые Олеговы дружинные дома, а самих повел к матери. Поэтому Эльге не пришлось долго мучиться от любопытства, с чем они приехали и что там вышло с бужанской данью: уже скоро княгиня, одетая в зеленое греческое платье с золотыми цветами, входила в свою гридницу, где ее ждали гости.

Челядь сновала между погребами и поварней. Эльга, пройдя к своему знаменитому престолу белого мрамора – троносу, привезенному из Царьграда, – взяла у кравчего окованный серебром рог. Прибывшие стояли перед лавками, дожидаясь, когда хозяйка пригласит их сесть. Перед вступлением в город бояре привели себя в порядок, надели чистые сорочки и дорогие кафтаны греческого самита. Из оружия при них были только рейнские мечи-корляги на плечевой перевязи, их рукояти и перекрестья украшали золотая, серебряная, медная всечка; на узких кожаных поясах блестели серебряные бляшки хазарской работы. Унерад, самый молодой и самый рослый из четверых, выглядел исхудавшим, но румянец уже проступил на его щеках над низко растущей рыжеватой бородкой. Темно-рыжие волосы над высоким лбом у него обычно стояли дыбом, зрительно делая вытянутое лицо еще длиннее, но сейчас их прижимала опрятная полотняная повязка, проходящая через лоб наискось и прикрывавшая правый глаз. Тем не менее он улыбался княгине.

Эльга, в роскошном греческом платье, с белым убрусом на голове, с ожерельем из смарагдов и жемчужин, скрепленных золотыми петельками, с золотыми греческими же подвесками на очелье, была как солнце, к которому они наконец вернулись, пройдя темные леса и сам подземный мир. Солнце, готовое вознаградить их за все испытания – лаской, честью и славой. Улыбающееся ее лицо будто испускало лучи – нигде более между Царьградом и Румом не найти никого, подобного ей.