– В каком районе живут гугеноты? – спросил Матиас.

– Протестанты разбросаны по всему городу, – ответила Флер. – Но здесь, в шестнадцатом округе, их больше, чем в других местах.

– Если они будут лезть на рожон, – сказала Паскаль, – им не поздоровится.

Тангейзер посмотрел на нее. Он видел, что его престиж явно упал в глазах этой девушки, хотя и не понимал, почему это его так волнует.

– Я приветствую твою смелость и даже твое сострадание, но мир таков, каков он есть, а не таков, каким тебе хочется его видеть. Помогая тому парню, не изменишь мир – даже одну улицу не изменишь. Переменилось бы лишь наше положение. Причем в худшую сторону, – попытался объяснить он свою осторожность.

– Я не называю вас трусом, – сказала Паскаль, – потому что так не считаю. Но если мир не изменить добрыми поступками, значит, его вообще нельзя изменить.

– Вне всякого сомнения. Я вновь приветствую твои идеалы. Но толпа непредсказуема. Она может быть покорной, но если взбунтуется – нет зверя более жестокого.

– В Париже ежедневно убивают гугенотов. Их избивают, грабят, оскорбляют. И никого еще не наказали. Никто не осмеливается даже протестовать! – возмущенно пробормотала младшая сестра.

Тангейзер не испытывал особой симпатии к гугенотам. Они считали себя богоизбранными и представлялись жертвами, однако их фанатизм и жестокость были ничуть не меньше, чем у тех, с кем иоанниту приходилось сталкиваться за долгие годы участия в подобных делах. Протестанты пригласили голландских и немецких наемников, которые после окончания войны, не получив обещанной платы, принялись грабить страну. Тысячи солдат еще оставались во Франции, и нанесенный ими ущерб будет сказываться и поколение спустя. Что же касается ханжества – это качество Матиас ненавидел больше, чем злобу, поскольку оно приносило больше бед, – то тут с предводителями этих людей не мог тягаться никто, не говоря уже о том, чтобы превзойти их. Во всех остальных низостях протестанты нисколько не уступали своим врагам-католикам.

– Значит, вы гугеноты, – сказал Тангейзер девушкам.

– Не знаю. – Паскаль натянуто улыбнулась. – Лучше спросите об этом у отца.

– С удовольствием. Где его дом?

Юная парижанка указала на мастерскую на противоположной стороне улицы. Это было трехэтажное здание шириной не больше пятнадцати футов. Из-под осыпавшейся штукатурки выпирали бревна. На забрызганной грязью вывеске можно было прочесть: «Даниель Малан… Печатник коллежа де Франс». Окна были закрыты наружными ставнями. Под ними Матиас заметил осколки стекла.

– Отец на одном из своих собраний, – сказала Паскаль.

– А вы уверены, что мои вещи вам не помешают?

– Конечно, – ответила Флер. – И простите мою сестру за ее острый язык. Вы заботились о нашей безопасности, и были правы.

Она подхватила ведра, перешла через улицу и открыла дверь ключом, висевшим на шнурке у нее на шее. На пороге девушка оглянулась:

– Можете забрать свои вещи в любое время, когда понадобится.

– Вы уверены, что вашего отца нет дома? Мне бы хотелось получить его согласие.

– Вы защитили его дочерей от непредсказуемой толпы, – объявила Паскаль. – С чего бы ему возражать?

Тангейзер едва сдержал улыбку. Он взял ружье, отвел рычажок от колесика, открыл крышку затравочной полки и сдунул порох.