— Все может быть, товарищ лейтенант, но в этом случае преступнику, человеку в Кишиневе чужому, нечего было опасаться, что его могут здесь узнать. И ему не было никакого резона мотаться по районам. Логичнее предположить, что он послал бы свою фальшивку прямо в кишиневские отделения связи. Нет, как хотите, но следы надо искать здесь.

— Будем проверять все отделения подряд? Не затянется ли расследование, Владимир Николаевич?

— Нет, подряд не имеет смысла. Лучше по-другому. Надо сужать круг подозреваемых, максимально сужать, иначе будем искать, как вы выразились, до второго пришествия. Кстати, товарищ лейтенант, что означает это самое второе пришествие? Библейское выражение как будто?.. Ну ладно, пошли к связистам, вернее кадровикам.

В отделе кадров Кишиневского почтамта они попросили принести личные дела телеграфисток, почтальонов, операторов и других работников отделений связи, имеющих прямое или косвенное отношение к денежным переводам. Вскоре на письменном столе выросла гора тоненьких папок. Горовой с сомнением взглянул на нее, но ничего не сказал и только вздохнул. Вержбицкий правильно истолковал этот вздох:

— Ничего не поделаешь, лейтенант, надо. Понимаю, что хочется чего-то захватывающего, романтичного… Но и это — наша работа. Нудная, кропотливая, скучная, но наша.

Час за часом они неторопливо листали папки. Разные чернила, разные почерки, непохожие судьбы. Криминалисты знают, что полностью, до неузнаваемости, изменить почерк невозможно. Все равно что-то останется. Даже если текст написан левой рукой. Работали молча, сосредоточенно, лишь изредка обмениваясь репликами. Горка папок таяла медленно, но все-таки таяла.

— Есть, товарищ майор! — нарушил тишину радостный возглас Горового. — Посмотрите. — Он протянул папку.

Вержбицкий вгляделся. Действительно, нажим, наклон, буквы «Т» и «Ш» совпадали с почерком, которым были заполнены извещения. Совпадали и некоторые другие элементы. Он отложил папку в сторону:

— Похоже, лейтенант, но этого мало. Будем еще работать.

К концу второго дня из сотен личных дел они отобрали три. Пожилая женщина-кадровик, казалось, знала все, что касается ее подопечных. В этом оперативники убедились, попросив ее рассказать о тех, чьи личные дела они отложили. Одно из них — женщины, которой тридцать с лишним, телеграфистки высокой квалификации. Недавно она взяла расчет и уехала куда-то на Север по семейным обстоятельствам. С мужем разошлась.

— Когда точно она уволилась, не припоминаете? — спросил майор.

— В конце мая. Приходила еще прощаться, плакала.

Второе дело — тоже телеграфистки, совсем молоденькой. Особым усердием не отличалась, да и трудовой дисциплиной тоже. Задерживала отправку телеграмм, допускала и другие нарушения. «Несерьезная девушка, — с осуждением отозвалась о ней кадровик. — Одни кавалеры на уме».

В третьем деле анкета была заполнена телеграфисткой отделения связи на железнодорожном вокзале. Кадровик пояснила:

— Данные устарели. Она уже работает в 38-м отделении, на Ботанике, и не телеграфисткой, а почтальоном. Понизили ее в работе. Временно, конечно. Телеграфисток у нас не хватает, а она специалист высокой квалификации.

— Почему же вы так нерационально их используете? Телеграфистка — и вдруг почтальон?

— Пришлось пойти на это: нарушения допускала грубые. На вокзале ведь как — народ торопится, проезжий в основном народ. Дают телеграмму, о квитанции забывают. Она и пользовалась. Телеграммы отправляла, а деньги присваивала. Мы ее наказали. Пусть разносчицей побегает, а дальше видно будет.