На следующий день, вскоре после восхода солнца, Ма увидела на дороге, ведущей к террасе, группу торговцев. Их было всего пять человек, остальные по-видимому еще были заняты обустройством лагеря. Черный слуга шел впереди, отыскивая путь среди беспорядочного нагромождения скал. За ним шел Нахор, вождь торговцев, высокий, полный мужчина, а позади него юноша – стройный и нежный, похожий на девушку. Шествие замыкали двое черных слуг, которые несли мешки с товаром.

Ма жадно следила за ними.

И вдруг – о, радость! – негр, шедший впереди, поднявшись на террасу, направился прямо к хижине Тимаки и остановился около изумленной Ма. Ма бросилась в хижину, чтобы позвать мать. Тимаки тоже вышел навстречу чужестранцам и низко поклонился им. Они ответили ему церемонным поклоном, напоминавшем танец девушек под священным дубом, и уселись на землю у входа в хижину. Нон сидел тут же, не обращая на них никакого внимания, захваченный своей работой: он вырезал изображение оленя на куске рога.

Ма спряталась и из своего укрытия стала наблюдать. Все поражало и привлекало ее в этих чужих людях. Их платье было сделано из шкуры незнакомого ей зверя и имело другой вид, чем одежда людей ее племени. Вокруг лба Нахора красовалась повязка, вся утыканная птичьими перьями ярко-голубого цвета. По тому, как он закидывал назад голову и выпячивал вперед живот, видно было, что он очень важный человек. Его крупный орлиный нос был изогнут, как ручка посоха вождя, а его пышная борода падала на грудь густыми завитками. Но особенно привлек внимание Ма его сын. Он был строен и гибок, как тростник, глаза его блестели и стан его склонялся, подобно камышам на берегу реки, когда по ним скользит вечерний ветер. Но плечи его были широки и могучи, и он напоминал молодого бизона.

Безмолвно, с раскрытым ртом стояла Ма. Как будто повинуясь непреодолимой силе, притягивавшей ее к этому юноше, вышла она из-за своего укрытия и стала позади отца. Теперь торговцы увидали ее и в свою очередь замерли, изумленные красотой и грацией девушки.

– Ма! – воскликнул Нахор. – Когда я видел ее в последний раз, она была еще совсем ребенком.

Сын его молчал. С того мгновенья, как появилась Ма, он не отрывал от нее взора.

Между тем Тимаки вынес из хижины собольи шкуры и разложил их перед торговцами.

– Ба, ба! – восклицала Бахил и перед каждой шкурой как будто не могла сдержать своего восторга. Нахор внимательно рассматривал и щупал их со всех сторон. Затем, отложив их в сторону, он сделал знак рабу и тот принес тяжелый мешок. Нахор развязал его и вынул раковины, переливавшиеся перламутром и напоминавшие утреннюю зарю в ясном небе. Потом он выбрал ожерелье из розовых раковин, похожих на только что распустившиеся цветы шиповника, и, низко поклонившись, надел его на шею Ма: – Возьми его! – сказал он. – Оно самое красивое из всего, что у нас есть. Оно для тебя!

Между тем Тимаки, не обращая никакого внимания на сокровища Нахора, спокойно собрал свои собольи меха и унес их обратно в хижину.

Теперь они говорили о разных посторонних вещах. Люди с реки любили эти беседы с торговцами, из которых они узнавали о далеких, неизвестных им странах и чужой, неведомой жизни. Серьезно и сосредоточенно слушали дети Медведя рассказы этих чужестранцев, в которых для них открывался целый мир, таинственный и новый, и доносился шум жизни других народов, бродивших где-то далеко по необозримым равнинам… Затем и они рассказали торговцам о своей жизни, становившейся с каждым годом все труднее, о перемене климата, об исчезновении оленей. Долго беседовали они, а потом опять начали торговлю.

На этот раз Нахор вытащил из мешка пряности. Бахили подошла поближе, набрала полную пригоршню и поднесла к носу; потом попробовала их и прищелкнула языком.