Ренессанс – это, конечно, здорово, но Джакс видел его как явление в первую очередь интеллектуальное, идущее из головы. Хип-хоп, напротив, вырывался из самой души, рождался не в колледжах, не в писательских мансардах, а пробивался с улиц, шел от озлобленных подростков из разбитых семей, от тех, кто ходил по улицам, замусоренным шприцами и забрызганным кровью. Это был грубый крик тех, кому приходилось кричать, чтобы их услышали. В своих четырех проявлениях хип-хоп удовлетворял все запросы: музыку создавали ди-джеи, поэзию – рэперы, танцами занимались брейкдансеры, изобразительное искусство, в которое Джакс вносил свою лепту, было представлено граффитистами.

Да вот же… Он даже остановился, глядя на то место на Сто шестнадцатой, где раньше стоял дешевый универмаг. После знаменитого энергосбоя 1977-го и последовавшего за ним хаоса магазин так и не восстановили; вместо него возникло настоящее чудо: лучший в стране хип-хоп-клуб «Мир Гарлема». На каждом из трех этажей играли свою музыку: трансовую, радикальную, экспрессивную. Брейкеры откалывали финты. Ди-джеи крутили пласты, развлекая забитые под завязку танцполы. Рэперы объяснялись в любви к микрофонам, прокачивая акустическое пространство блатными речевками, которые бились в ритме реального сердца. Именно здесь, в «Мире Гарлема», состоялись первые поединки рэперов. Джаксу довелось увидеть один считающийся самым известным: с участием «Колд краш бразерс» и «Фэнтестик файв»…

«Мир Гарлема», конечно, давно исчез, как исчезли тысячи «бомб» и «кусков», которые написал Джакс, вместе с работами других легендарных «райтеров».

Да, многие оплакивали кончину хип-хопа, вытесненного рэперами-миллионерами, разъезжающими в хромированных «хаммерах», говнюками вроде «Бэд бойз II», белыми мальчиками из пригородов, айподами, Интернетом с его mp3-серверами и спутниковым радио. Все это… ага, вот, кстати, живой пример: к обочине подкатил двухэтажный автобус с туристами. На борту красовалась надпись: «Рэп и хип-хоп-туры. Мы покажем вам настоящий Гарлем!» Пассажиры – пестрая смесь черных, белых и азиатов. До Джакса донеслись обрывки заученной речи водителя: «…а теперь мы поедем в ресторан, где можно отведать настоящую негритянскую кухню».

Но Джаксу не было дела до того, что трубили пустозвоны о закате эпохи. Духовная суть Гарлема осталась нетронутой; ее ничто не могло изменить. Взять, к примеру, «Коттон-клаб», размышлял он, жемчужину джаза и свинга двадцатых. Многие ли знали, что вход туда открыт только для белых (даже такому прославленному жителю Гарлема, как Уильям Кристофер Хенди, одному из величайших композиторов всех времен, там давали от ворот поворот… несмотря на то что в заведении исполнялась его музыка).

Ну и что? «Коттон-клаб» сгинул к чертовой матери. А Гарлем как был, так и остался. И будет всегда. Эпоха Ренессанса себя изжила, хип-хоп изменился до неузнаваемости. Однако прямо сейчас, на этих самых улицах, зарождалось и набирало ход совершенно новое течение. Джаксу было интересно, во что оно со временем выльется. Сможет ли он увидеть все своими глазами… Ведь если что-то в деле с Женевой Сеттл пойдет не так, он попросту не доживет до этого дня, в лучшем случае через сутки загремит обратно в тюрьму.

«Приятного знакомства с негритянской кухней», – мысленно пожелал он туристам отъезжающего автобуса.

Пройдя по улице еще несколько кварталов, Джакс наконец заметил Ральфа, который, ясное дело, стоял, привалившись спиной к какому-то зданию с заколоченными окнами.

– Привет!

– Ну как?

Джакс не остановился.

– Куда это мы? – Ральф пристроился рядом, стараясь не отставать.