Наемники переглядывались, не зная, что делать. Без своего командира они уже представляли из себя не сплоченный кровью боевой отряд, а скорее разрозненную и обозленную толпу. И когда наемники, казалось бы, уже были морально готовы последовать за князем, Петрович, как обычно, все испортил.

— А ну все взад! — завопил он неблагим матом. — А не то всех перережу! Всем кровь пущу! — Соловей потянулся было за ножами, забыв, что их у него похитили. Тогда уж Грозный Атаман совершенно сорвался с цепи и завизжал:

— Ублюдки! А ну живо взад, а не то… Вы меня знаете… За мной такие грозные силы стоят, что вас раздавят, как вшей!

Услышав такое, многие наемники потянулись было за автоматами, однако самый выдержанный из них поспешно вышел вперед:

— Князь, мы вас уважаем, но если ваш холуй не угомонится, то вам обоим очень не поздоровится.

— Что?! — вскинулся было Длиннорукий, но поняв, что перевес не на его стороне, быстро сообразил, что говорить: — Ладно, ищите ваших поэтов, а когда появится Мстислав, то передайте, что я хочу его видеть. — И, зажимая рот Петровичу, весьма обидевшемуся на слово «холуй», князь потащил его прочь.

Некоторое время наемники молчали, угрюмо глядя вослед удаляющейся парочке путчистов. Наконец, один из них зло произнес:

— Сдается мне, товарищи, что Мстислав нас просто «кинул».

— Да ты что! — набросились на него «товарищи». — Как же может Мстислав, сам Мстислав, нас «кинуть»! Мы ж его столько лет знаем!.. Ты думай, что говоришь!

— Ну и где же он?

Этот риторический вопрос заставил наемников задуматься.

— Значит, так, — продолжал тот наемник, что усомнился в честности Мстислава, — предлагаю подождать еще четверть часа, а затем рассредоточиться и по одному пробираться в Белую Пущу.

Поскольку других предложений не поступило, то наемники так и порешили. А вопросом, почему надо пробираться по одному, а не всем вместе, никто задаваться не стал.

Виктор и княжна Марфа молча стояли, опершись на покосившиеся перила, ограждавшие плоскую круглую площадку самой высокой башни королевского замка. Внизу зеленели замшелые крыши замковых строений, поверху по холодному осеннему небу медленно плыли огромные облака, а во все стороны, от стен замка до самого горизонта, простирались бескрайние болота, живописно перемежавшиеся перелесками и небольшими озерцами. Кое-где виднелись деревеньки, хуторки и рыцарские замки.

Виктор безмолвствовал, думая о чем-то своем. Марфа тоже молчала, а ее взор был устремлен к длинному ряду осушительных канавок, уходивших куда-то в бесконечность — там, в этой бесконечности, находилось ее отечество, которого она не видала долгих две сотни лет.

— Осторожно, Марфа Ярославна, — вдруг сказал Виктор. — Ограждение больно уж ветхое. И вообще все ветшает, везде запустение…

— Ну, это уж вы преувеличиваете, — возразила Марфа, однако на всякий случай немного отошла от опасного края.

А Виктор продолжал, обращаясь уже не столько к Марфе, сколько к самому себе:

— Везде запустение, повсюду застой. И никому ничего не нужно. Люди привыкли так жить и уже не понимают, что так жить невозможно! И с каждым днем я все больше убеждаюсь, что не должен был делать того, что сделал. Вы думаете, я пошел на сговор с упырями ради своей корысти и властолюбия? Ради них, дураков! — Виктор обвел рукой болота. — И что же? Только душу свою зазря загубил… Смотрите, что это?

Последние слова относились к расплывчатому белому пятну, медленно передвигавшемуся по скату крыши.