– Тебе уже двадцать семь лет. Я бы на твоем месте не разбиралась, а действовала, и уже давно, – ударила по самому больному тетя Мила.

Я нахмурилась, но виду не подала, только вновь отвернулась к своим котомкам, в сотый раз проверяя: на месте ли паспорт, права, бумажник…

– А всему виной – твоя работа, – неслась дальше тетушка.

Я перестала ее слушать.

– Целыми днями ты занята неизвестно чем! Ну, разве это дело – охранять бизнесменов и их набалованных жен? Пора бросать эти глупости! Вот тогда все и наладится…

– Позволь, я сама разберусь в том, когда и что мне налаживать, – резко оборвала я ее.

Тетушка поджала губы, покачала головой.

– Делай как знаешь. Тебе виднее, – сухо произнесла она и вышла из комнаты.

Я посмотрела на закрывшуюся дверь, зло выругалась, швырнула очередную кофту мимо чемодана, шлепнулась на кровать, запустила пальцы в волосы и взъерошила их. И кто меня тянул за язык?

Тетушка больше не заглянула ко мне, предоставив мне возможность спокойно собраться дальше. И только когда я вытащила чемодан в коридор и присела на телефонный столик, шнуруя кроссовки, она выглянула из своей комнаты, чтобы пожелать мне удачной дороги. Так что из Тарасова я уезжала вздернутая и злая – с горьким послевкусием из-за разговора с тетей Милой. И я долго гнала авто, до упора вдавливая педаль газа, сначала по пустым проулкам промозглого, засыпанного ржавой листвой города, затем выскочила на трассу – серую, туманную, – как будто не рассвет был, а поздний вечер. На лобовое стекло упали первые крупные капли дождя, потом по крыше застучал дождь, а еще через полчаса мой «Фольк» оказался в самом эпицентре ливня. Стрелка спидометра зашкаливала за отметку «сто двадцать», дворники монотонно скребли по стеклам. Машина то и дело «ухалась» в лужи, сгребая брюхом щебенку с дороги. Изредка мимо меня проносились на бешеной скорости встречные авто, рассекая потоки дождя так, что брызги долетали до моего стекла. В любое другое время я бы непременно прокляла погоду и свое решение и, скорее всего, давно бы повернула обратно. Но я не думала о дожде! И то, что я несусь по трассе, нарушая все скоростные режимы, меня тоже не заботило. Этим ненастным утром меня огорчало нечто совершенно другое… В голову лезли так старательно запрятанные мною подальше и – совершенно некстати – растревоженные мысли. А что, если тетя Мила права? Может, и в самом деле… В самом деле, стоит задуматься, пересмотреть свои взгляды на жизнь. Что-то изменить в себе. Начать иначе относиться к людям. Без иронии, сарказма. Стать добрее, что ли? Сменить профессию, в конце концов!

«Стоп, Евгения Максимовна! – одернула я саму себя. – Куда это вас несет?»

Я отчаянно трясу головой, дотягиваюсь до бардачка, удерживая руль одной рукой, выуживаю пачку «Парламента». Зажимаю сигарету в зубах, прикуриваю. Прибавляю громкость магнитолы. Откидываюсь на спинку сиденья. Мне отчаянно хочется выбить из головы все эти мысли – децибелами музыки, сигаретным дымом, чем угодно! Но уже через несколько минут я вновь ловлю себя на том, что мысленно возвращаюсь к утреннему разговору с тетушкой.

Ну вот – что? Что у меня есть к моим двадцати семи годам? Чужие проблемы, неустроенная личная жизнь, выходные в одиночестве. Я не думала об этом в двадцать лет, мне казалось это ерундой в двадцать два, я даже не замечала ничего особенно в подобном положении вещей, когда мне стукнуло двадцать пять. И вот вдруг – этот чертов разговор! Быстро, без остановок я мчалась по трассе – со стороны это могло сойти за самое настоящее бегство. Меня гнало и подстегивало чувство злости и досады – на тетю Милу, на свою незадавшуюся судьбу.