* * *

Федьку выписали из госпиталя в субботу утром, и я заехал за ним. Настя, радуясь наступившему выходному, да еще и наложившемуся на заведомо нелетную погоду — дождь, хоть и мелкий, сыпал с самого утра, — и возможности посидеть дома, занялась уборкой нашей крошечной, но уже вполне обжитой конуры. А днем должны были доставить заказанную мебель, призванную превратить уныло-казенную жилплощадь в некое подобие уютного семейного гнездышка. Жалкое, конечно, подобие, но все лучше, чем сейчас, будет.

«Раненый герой» вышел из дверей ровно в одиннадцать, опираясь на палку, хотя, судя по походке, она ему была не слишком нужна. Хотя, может, мне это и показалось.

— Ну ты как вообще? — спросил я его, стоящего на госпитальном крыльце и оглядывающегося по сторонам.

Смотреть особо было не на что — поздний ноябрь всей своей бесконечной мерзостью навалился на Углегорск, засыпая мокрым, быстро тающим снегом грязные разбитые мостовые. Отвратительная картина, если честно, глянешь — и из дому выходить не хочется. Ну разве что до шашлычной Шалвы Абуладзе, чтобы там забазироваться за столом в уголке и никуда уже не уходить. До весны как минимум.

— Да вроде нормально, — сказал Федька. — Опять же не без пользы — медсестричка там сексапильная, познакомился, получается.

— Тебе бы все одно, — лицемерно вздохнул я. — Милославский премию нам выписал, так что законно отметим твой выход.

— Если насчет премии не врешь и в шашлычку приглашаешь — то тем более нормально, — решительно заявил вообще редко унывающий Федька, продемонстрировав редкое совпадение взглядов на то, как хорошо и с пользой провести время.

— Как на духу, сама честность! — запротестовал я, стукнув себя кулаком в грудь для вящей экспрессии. — Оклад за полгода, Милославский подмахнул, и я свою уже получил. Кстати, чего это «приглашаю»? Ты что, финансово не участвуешь? Тебе премию тоже выписали. Нам выписали, я уточняю, не мне.

— Мне ж нельзя, я раненый, — решительно сказал он. — Это ты мне вроде как компенсацию за страдания выплачиваешь. Я тебя грудью и чем попало прикрыл, а ты меня теперь душевно благодаришь и руку жмешь. Ну и угощаешь, само собой.

— Не, ну ни стыда ни совести, — вздохнул я. — Хорошо, подкину тебе по сиротству твоему.

— Во-во, — нисколько не смутившись, радостно закивал Федька. — Ты хоть на машине, или мне, раненому герою, кровь мешками лившему, пешком топать?

— Глаза разуй, — сказал я, указав на припаркованный у самых госпитальных ворот «тазик» — маленькую, но шуструю и проходимую немецкую амфибию «Швимваген».

— До общаги меня сперва, ага? — сразу последовал заказ.

— А я тебя туда в любом случае — у меня еще дела есть, — сказал я. — Недосуг мне тебя с визитами катать. Потом с Настей заедем, ближе к делу. Годится?

— Вполне, — кивнул он, — все равно от вас ничего другого не добьешься. А что вообще делается?

— А ничего, — абсолютно честно ответил я. — Даже Иван бездельем мается, по-моему: папка у Милославского, от него абсолютно никакой информации, хоть он и обещал что-нибудь рассказать.

Влез в машину Федька все же с трудом: нога явно гнулась плохо. Но влез.

— А ты спрашивал?

— Спрашивал, — кивнул я, прикрывая тент.