И вот, «источником существования значительнейшей части еврейского населения служила мелкая торгово-промышленная и посредническая деятельность», «евреи чрезмерно наполнили города факторством и мелочной торговлей» [].

И как же могла быть здоровой – экономика еврейского народа в таких обстоятельствах?

Впрочем, более поздний еврейский автор, уже середины XX в., пишет о том времени: «Правда, еврейская масса жила в тесноте и бедности. Но еврейский коллектив в целом не был нищ» [].

И тут небезынтересны придутся свидетельства с неожиданной стороны: как увидели жизнь евреев западных губерний участники наполеоновской армии 1812 года, как раз и проходившей через эти места. Под Докшицами евреи «богаты и зажиточны, они ведут крупную торговлю со всей русской Польшей и посещают даже Лейпцигскую ярмарку». В Глубоком «евреи имели право гнать спирт и изготовлять водку и мёд», они были «арендаторами или владельцами расположенных на больших дорогах кабаков, корчем и заезжих дворов». – Евреи Могилёва «зажиточны и вели обширную торговлю» (хотя «наряду с ними была ужасающая беднота»). «Почти все местные евреи имели патенты на торговлю спиртом. Сильно развиты среди них были денежные операции». Ещё от одного стороннего свидетеля: «В Киеве… бесчисленное количество евреев». – Общая черта еврейской жизни – довольство, хотя и не всеобщее [].

С точки же психологически-бытовой наблюдатели находили «характерны[е] особенности» русского еврейства: «постоянная настороженность… к своей судьбе и своеобразие… путей в его борьбе и самозащите». Многое держал уклад – наличие «властной и авторитетной общественной формы [для] сохранения… своеобразного быта»; «приспособление народа к новым условиям было в значительной мере коллективным приспособлением», а не индивидуальным [].

И надо по достоинству оценить органическую слитость и единство, которые в первой половине XIX в. «придали русскому еврейству характер своеобразного мира. Мир этот был тесен, ограничен, подвержен притеснениям, связан со страданиями, лишениями, но всё же это был целый мир. Человек в нём не задыхался. Можно было в этом мире чувствовать и радость жизни, можно было найти в нём… и материальную, и духовную пищу, и можно было построить в нём жизнь на свой вкус и лад… Значение тут имел и тот факт, что духовный облик коллектива был связан с традиционной учёностью и еврейским языком» [].

Хотя другой автор того же сборника о русском еврействе отмечает и: что «бесправие, материальная нужда и социальная приниженность мешали росту самоуважения в народе» [].

Как почти каждый вопрос, связанный с еврейством, сложна и представленная здесь картина тех лет. Надо во всём движении и впредь не упускать этой сложности, всё время иметь её в виду, не смущаясь кажущимися противоречиями между разными авторами.

«Некогда, до изгнания из Испании, шествовавшее впереди других народов по пути прогресса, еврейство [восточно-европейское] дошло теперь [к первой половине XVIII в.] до полного культурного оскудения. Бесправное и изолированное от окружающего мира, оно замкнулось в самоё себя.