Разумеется, не только национальным составом Исполнительных Комитетов объясняются их шаги – о, нет! (Многие из тех деятелей бесповоротно отошли от родительских общин, уже и тропу потеряли, как съездить погостить в местечко.) Каждый там вполне верил, что, по своей талантливости и революционности, он-то как раз наилучшим образом и устроит рабочие, солдатские и крестьянские дела, Да просто по грамотности и сообразительности деловей управит, чем это неповоротливое простонародье.

А для множества русских людей, от простолюдина хоть и до генерала, ошеломительное впечатление производила – ото всех ораторов и направителей митингов и собраний – внезапная, бившая в глаза смена обличья тех лиц, кто начальствует или управляет.

Вот В. Станкевич, единственный в Исполнительном Комитете офицер-социалист, даёт пример: «факт этот [обилие евреев в ИК] сам по себе имел громадное влияние на склад общественных настроений и симпатий… И кстати, деталь: во время первого посещения Комитета Корниловым он совершенно случайно сел так, что со всех сторон оказался окружённым евреями, а против него сидели двое не только не влиятельных, но вообще даже незаметных членов Комитета, которых я помню только потому, что у них были карикатурно выраженные еврейские черты лица. Кто знает, какое влияние имело это на отношение Корнилова к русской революции».

Но и какое отношение у новой власти ко всему русскому. Конец августа, «корниловские дни». Россия зримо гибнет, проигрывает войну, армия развращена, тыл разложен. Генерал Корнилов, перед тем ловко обманутый Керенским, в простоте взывает, почти воет от боли: «Русские люди! Великая родина наша умирает. Близок час её кончины… Все, у кого бьётся в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, – в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли». – Идеолог Февраля, один из ведущих членов Исполнительного Комитета Гиммер-Суханов тут хихикает: «Неловко, неумно, безыдейно, политически и литературно неграмотно… такая низкопробная подделка под суздальщину!»

Да, пафосно, неумело; да, нет ясной политической позиции: к политике Корнилов не привык. Но – заливается кровью сердце его. А Суханова – коснётся ли боль? он не знает чувства сохранения живой культуры и страны, он служит идеологии, Интернационалу, а тут для него налицо всего лишь безыдейность. Да, он отвечает едко. Одно в укор – что «подделка», но и шире укор – «суздальщина», то есть какая-то зачем-то русская история, святость да древнее искусство. И вот с таким пренебрежением ко всему настою русской истории и направляли Февральскую революцию Суханов и его дружки – пена интернациональная – в злопотребном Исполнительном Комитете.

И дело тут не в национальном происхождении Суханова и других – а именно в безнациональном, в антирусском и антиконсервативном их настроении. Ведь и от Временного правительства, – при его общероссийской государственной задаче и при вполне русском составе его, – можно бы ждать, что оно хоть когда-то и в чём-то выразит русское мирочувствие? Вот уж – насквозь ни в чём. Самое сквозное и самое «патриотичное» его действие – это: вести Россию в её начавшемся развале (уже и «Кронштадтская республика», и не одна она, «отделилась от России») – к военной победе! к военной победе во что бы то ни стало! к верности союзникам. (Да и понукивали же сами союзники – что правительства, что их общественность, что финансисты.