Затем У-Цзин пронёсся мимо четырёх толстых досок, пара петель удерживала каждую. Монах словно погладил их — восприятие не позволяло уловить скорость — но доски начали разламываться надвое, падать на землю…

После этого настоятель некоторое время ловил стрелы. Из лука и арбалета. Когда он, стоя спиной к лучникам, сумел поймать две пролетавшие рядом стрелы сразу, аплодисменты и восторженные крики не утихали несколько минут…

На этот раз не было показательных боёв. Клеммен был отчасти разочарован, но…

Гонг возвестил, что состязания ещё не окончены.

— Вот он, — шепнул Д., сощуривая глаза. — Я уж начал думать, что он не появится.

На площадке появился человек, с яркой раскраской на лице и руках, одетый лишь в короткую юбочку из стеблей тростника. На вид ему было лет сорок; выражение лица — непроницаемое.

— Таннуара, — пояснил Д. — Один из лучших бойцов нашего времени.

— Зельар-Тона?

— Верно. Не отвлекайся, повторять не станет.

Островитянин двигался совсем иначе. Монах казался неуклюжим и медлительным; Таннуара перемещался точными, экономными движениями. Клеммену показалось, что Таннуара стремится тратить как можно меньше сил. Выглядело непривычно, но, как и в случае с монахом, усыпляло бдительность. Походка Таннуары не выдавала в нём бойца. Создавала иллюзию медлительности.

Обязательные упражнения островитянин выполнил безукоризненно. Разница была в способе: он не ловил стрелы, а перерубал тяжёлым длинным ножом. Как и в случае с У-Цзином, казалось, что руки и ноги оказываются в нужных местах мгновенно. А стрелы словно сами уклонялись от встречи с целью — чтобы миг спустя упасть в пыль, распавшись надвое.

Последний, произвольный номер программы…

В дальнем конце площадки для стрельбы расставили десять условных мишеней — имитации человеческих фигур, изображённые на тонких деревянных листах, каждый — укреплён на шесте. Скрытые в траншеях помощники перемещали цели, не позволяли им стоять на месте.

Шесть лучников выстроились двумя косыми линиями.

Таннуара встал между стрелками и мишенями, на груди его теперь были два перекрещенных кожаных ремня. Ручки коротких ножей, уложенных в гнёзда на ремнях, сияли, словно солнце.

Гонг.

Лучники подняли оружие… и Клеммен, похолодев, понял, что подлинной целью является сам Таннуара. Островитянин обратился в вихрь, несущийся над землёй, в лавину, в нечто, что было невозможно удержать. Ножи один за другим устремлялись в сторону движущихся мишеней, а вокруг густо роились стрелы…

Вновь ударил гонг.

В голове и груди каждой мишени торчало по ножу. Площадка была усеяна стрелами, некоторые из которых были перерублены. Выступавший молча поднял руки вверх, несколько раз обернулся, чтобы все поняли — на нём нет ни единой царапинки.

Клеммен понял, что всё это время задерживал дыхание. Аплодисменты долго не затихали.

— Они целились всерьёз? — спросил он хлопающего в ладони Д.

— Разумеется, — удивился тот. — Это испытание, которое воин должен пройти, чтобы доказать, что он равен богам и стихиям, и может править людьми.

— Так он что — вождь?

— Долго объяснять. Нет. Возможный преемник, хотя и это не вполне точно. Потом расскажу.

Состязания на этом закончились. Клеммен тоже поднялся и пошёл в сторону о чём-то беседующего с судьями Чёрточки. Когда мимо монаха прошёл, невозмутимый, сохраняющий молчание Таннуара, У-Цзин обернулся и молча поклонился ему.