— К нам?

— Прочь от нас, госпожа.

— Луки? Ружья?

— Ни того ни другого, госпожа.

Лишь теперь Элиза поднялась на ноги и потянула за руку Каролину, помогая встать. Лакеи продолжали рыскать вокруг с обнажёнными кинжалами.

— Необычная процедура, — заметила Каролина.

— В Константинополе — вполне заурядная.

— Где вы набрали слуг? — спросила Каролина.

— На палубе капера в Дюнкерке. У меня там был знакомый приватир, некий Жан Бар. Он был ко мне неравнодушен и пёкся о моей безопасности.

Элиза снова повернулась к Мартину.

— Ты узнаешь их, если увидишь снова?

— Госпожа, они были в чёрных балахонах, вроде монашеских, с опущенными капюшонами. Думаю, балахоны мы найдём брошенными не дальше, чем на выстрел отсюда.

— А убийцы смешаются с гостями раньше, чем мы доберёмся до дворца, — заметила Элиза.

— Вероятно, — согласилась Каролина, потом воскликнула: — Простите, вы сказали: «убийцы»?!

— Письмо принцессы Каролины ко мне было запечатано в присутствии Еноха Роота и вручено ему раньше, чем застыл воск. Мистер Роот поехал отсюда в Амстердам по западной дороге без особой спешки, но и без промедлений. Через два дня он был в Схевенингене, ещё через три — в Лондоне. На то, чтобы отыскать корабль и отплыть в Нью-Йорк, ушла неделя. Путешествие через океан не было особенно долгим. Проведя на острове Манхэттен всего ночь, он верхом отправился в Бостон и отыскал меня в день своего прибытия. Письмо оставалось при нём с той минуты, как было запечатано в Лейнском замке.

Странный англичанин кивнул на городские укрепления Ганновера, угадывающиеся в дымке на дальнем конце Герренхаузенской аллеи.

Молодой барон, приметив, что отстал, прибавил шаг.

— Скажите, а вы с Енохом — я называю его Енохом, потому что он старый друг нашей семьи…

— Мне казалось, что он числился её членом, очень давно, когда его звали иначе.

— Это другой разговор для другого дня, — ответил барон на хорошем английском. — Мой вопрос: обсуждали ли вы с Енохом ваше дело в Бостоне при посторонних?

— Да, в таверне. Однако мы были очень осторожны. Я не сказал, от кого письмо, даже собственной жене. Сообщил только, что меня вызвало в Англию влиятельное лицо.

— А само письмо?

— Мистер Роот показал нескольким людям печать. Они могли сделать вывод, что письмо из Ганновера.

— Будьте добры, продолжайте.

— Всё очень просто. Тем же вечером я был на «Минерве». В течение месяца нас удерживали у берега противные ветра. И вдруг на нас обрушивается целый пиратский флот! Чёрт возьми, это было нечто невообразимое! За всю свою жизнь…

Иоганн фон Хакльгебер, чувствуя, что рассказчик сейчас ударится в многословие, перебил:

— Говорят, пиратов у берегов Новой Англии больше, чем у собаки блох.

— Да, там были такие, — с неожиданным энтузиазмом произнёс Даниель Уотерхауз. — Жалкие разбойники на гребных суденышках. С ними мы расправились без труда. Я говорю о настоящем флоте под командованием бывшего британского капитана по имени Эдвард Тич.

— Чёрная Борода! — вырвалось у Иоганна раньше, чем он успел прикусить язык.

— Вы о нём слышали.

— О нём пишут в авантюрных романах, которые бочками продаются на Лейпцигской книжной ярмарке.