— Да, я понимаю вас, конечно. Колин, пожалуй, маловат для своего возраста…

Спокойный разговор… обычная домашняя сценка… и золотистоволосая головка, склоненная над шитьем.

И тут дверь отворилась, и вошла Миген.

Она стояла выпрямившись, и я сразу же понял, что она как-то страшно взволнована и насторожена. Мускулы на ее лице были напряжены, глаза сверкали. Сейчас в ней не было абсолютно ничего робкого, абсолютно ничего детского.

Она обратилась к Симмингтону, но не назвала его ни отец, ни Дик (внезапно я сообразил, что никогда не слышал, как она, собственно, к нему обращается).

— Я хотела бы с тобой поговорить, можно?

Симмингтон удивленно поднял на нее глаза, и, готов дать голову на отсечение, особой радости в них не было. Он нахмурился, но Миген с необычной для нее решительностью вела свое. Она обернулась к Элси Холланд и сказала:

— Вы извините меня, Элси?

— О, конечно!

Элси вскочила с места, удивленная и немного испуганная. Она направилась к двери, а Миген шагнула ближе к отчиму, так что Элси прошла совсем рядом с нею. На мгновенье гувернантка остановилась в дверях и оглянулась через плечо.. Крепко сжав губы, она стояла неподвижно, вытянув одну руку вперед, а второй прижимая к груди шитье.

У меня перехватило дыхание, так ошеломлен я был ее красотой. Вспоминая, я всегда вижу ее такой, как тогда — застывшей в порыве вперед, полной того несравненного, бессмертного совершенства, которое знали только древние греки.

Потом она вышла, закрыв за собою дверь. Симмингтон довольно раздраженно спросил:

— В чем дело, Миген? Что тебе нужно?

Миген подошла к самому столу, остановилась и смотрела на сидящего Симмингтона. Я снова был поражен решимостью, написанной на ее лице, и еще чем-то — жестокостью, которой я за ней не знал.

Губы ее зашевелились и она произнесла слова, потрясшие меня до мозга костей:

— Мне нужны деньги.

Настроение Симмингтона этот ответ явно не улучшил. Он резко проговорил:

— А до утра ты не могла подождать? Ты считаешь, что слишком мало получаешь на карманные расходы?

Порядочный парень, подумал я, пусть даже для него больше доступны доводы рассудка, а не сердца.

— Мне нужно много денег, — ответила Миген. Симмингтон выпрямился в своем кресле и холодно произнес:

— Через пару месяцев ты будешь совершеннолетней. Тогда ты получишь все деньги, которые оставила тебе бабушка.

Миген ответила:

— Ты меня не понял. Мне нужны деньги от тебя. — И продолжала все с большим нажимом: — Мне старались никогда не рассказывать о моем отце. Не хотели, чтобы я побольше узнала о нем. Но я все равно знаю, что он сидел в тюрьме, и знаю, за что. За шантаж.

Она немного помолчала.

— Ну что ж, я — его дочь. И, может быть, я пошла в него. Я спрашиваю у тебя — дашь ли ты мне денег, потому что… если нет… — Она снова помолчала, а потом продолжала очень медленно и спокойно: — если нет… тогда я расскажу, как видела, что ты делал… тогда… с таблетками в маминой комнате.

Стояла полная тишина. Через минуту Симмингтон ответил совершенно невозмутимо:

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Понимаешь, понимаешь.

И Миген улыбнулась. Приятной эта улыбка не была.

Симмингтон встал, подошел к письменному столу, вытащил из кармана чековую книжку и заполнил чек. Аккуратно промокнув чернила, он вернулся на прежнее место и подал чек Миген.

— Ты уже большая, — сказал он. — Я понимаю, что иногда тебе хочется купить что-нибудь подороже: платье и все такое прочее. Я не знаю, о чем ты говорила, и меня это не интересует, но чек я тебе дам.

Миген посмотрела на чек и сказала:

— Спасибо.