Уверенная рука проплывающей богини подхватила меня и удержала на ногах. Я забормотал:

— П-прошу прощения. Б-большое спасибо.

Она подняла кекс и костыль и подала их мне. Потом приветливо улыбнулась и весело проговорила:

— Ерунда. Не стоит благодарности! — И при звуках ее самого обычного, ленивого голоса все колдовство сразу же рассеялось.

Красивая, здоровая, рослая девушка — и ничего больше.

Я начал размышлять о том, что случилось бы, если бы боги Олимпа дали Прекрасной Елене такой же обычный, тягучий голос. Как все-таки странно, что эта девушка могла взволновать человека до глубины души, пока не раскрыла рта, но в тот же момент, как она заговорила, все волшебство рассеялось!

Я знал, что бывает и наоборот. Мне случалось когда-то видеть невысокую женщину с лицом грустной обезьянки, на которую никто дважды глаз не поднял бы… Однако, когда она начинала говорить, словно по мановению волшебной палочки все начинало цвести, жить, и она представала какой-то вновь ожившей Клеопатрой.

Джоан остановила машину у самого тротуара, я ее даже и не заметил. Она спросила, что произошло.

— Ничего, — ответил я и наконец опомнился. — Так просто, задумался о Прекрасной Елене и ее правнучках.

— Великолепное место для таких размышлений, — заметила Джоан. — Вид у тебя был как у настоящего кретина, когда ты стоял вот так, разинув рот и прижимая кекс к мужественной груди!

— Это все шок, — ответил я. — Я вдруг ни с того ни с сего очутился в Трое, а потом меня с такой же скоростью отправили назад. Не знаешь, кто это? — добавил я, показывая взглядом на спину удалявшейся грации.

Джоан глянула вслед девушке и сообщила мне, что это Элси Холланд, гувернантка Симмингтонов.

— Это она так вывела тебя из равновесия? Красива, но умом большим не отличается.

— Знаю, — сказал я. — В общем-то милая, спокойная девушка, только я-то принял ее за Афродиту.

Джоан отворила дверцу машины, и я сел.

— Забавно, не правда ли? — обернулась она ко мне. — Бывает, что человек писаный красавец, а мозгов у него самая малость. С нею та же история. Жаль.

Я заметил, что для гувернантки мозгов у нее достаточно.

Под вечер мы пошли на чашку чаю к мистеру Паю.

Мистер Пай был чрезвычайно женоподобным, пухленьким человечком, вечно занятым своими креслами с разными спинками, пастушками из мейсенского фарфора и стильной мебелью. Жил он в Прайорс Лодж, недалеко от руин старого монастыря, разрушенного во времена Реформации.

Жилище его отнюдь не напоминало убежище старого холостяка. Пастельных цветов занавески и подушечки были сделаны из самых дорогих сортов шелка.

Маленькие пухлые ручки мистера Пая тряслись от волнения, когда он описывал и показывал нам свои сокровища, а голос подымался до скрипучего фальцета, когда он рассказывал о волнующих обстоятельствах, при которых ему удалось привезти из Вероны ренессансную кровать.

Мы с Джоан по-настоящему любим древности, так что мистер Пай нашел в нас благодарных слушателей.

— Для меня большая радость, что вы появились в нашем маленьком обществе. Знаете, люди здесь хорошие, но такие провинциалы — если не сказать деревенщина. Вандалы, настоящие вандалы! А как обставлены их дома вы бы заплакали, уверяю вас, просто заплакали бы. А может, вы уже и впрямь плакали над всем этим?

Джоан уверила, что до этого дело еще не дошло.

— Дом, который вы сняли, — продолжал мистер Пай, — дом мисс Эмили Бартон, совсем неплох, и там есть пара вполне приличных экземпляров мебели. Вполне приличных. Один или два — просто первоклассных. И вкус у нее есть хотя теперь я уже не так в этом уверен, как прежде. Иногда мне кажется, что это скорее дело привычки.