«Заткнись. Заткнись, ушлепок. И без тебя тошно», – приказал я.

– Ты видишь? – не унималась Марина. – Вон, берег! Скажи!

– Да, – соврал я. – Вижу.

– Ну, тогда, давай, греби! – визгливо выкрикнула она. – Что ты встал? Что ты встал, как тупой баран, я спрашиваю?!

Я покорно зашлепал веслом.

Если она хочет, я буду грести в этом направлении. Я буду грести в любом направлении. Все равно там ничего нет. Нигде ничего нет. Кругом одно море, куда ни поверни взгляд.

В какой-то миг я начал всерьез думать, что так было всю мою сознательную жизнь – раскаленное добела солнце и зеркальная, прозрачно-синяя гладь моря, посреди которой затерялась наша маленькая, неказистая лодка…

– Я хочу пить, – снова захныкала Марина.

– Попробуй морской воды.

Она зачерпнула ладошкой, глотнула. Выплюнула, поморщившись.

Мой взор опустился на руки.

Где-то там, под кожей, пролегали вены и артерии, миниатюрные тоннели, по которым безостановочно циркулировала кровь. Глядя на вспученные от напряжения вены, я почему-то вспомнил одну историю, когда заблудившиеся в пустыне путники, оставшись без воды, вскрыли глотку верблюду. Кровь бедного животного помогла путешественникам, чьи организмы были обезвожены в результате долгих скитаний.

Глупости.

Даже если я вскрою себе вены, Марина не будет пить мою кровь.

Я снова посмотрел вверх.

Где-то высоко в небе едва различимый взором самолет чертил молочный след. Марина, наблюдая за мной, тоже увидела его, и по ее осунувшемуся лицу скользнула робкая тень надежды:

– Они нас увидят?

– Наверное, – уклонился от прямого ответа я.

А что я еще должен был сказать?

Марина снова заплакала, а я показал самолету средний палец.

Хрен вам.

Летите, куда собирались лететь.

Марина задремала.

Она вздрагивала и хрипло стонала во сне, пальцы ее рук нервно сжимались и разжимались. Грязная, дурно пахнущая, со спутанными в колтун волосами, бледная как смерть, она была великолепной. Нет, не великолепной, божественной!

Я улыбнулся потрескавшимися губами.

Моя любимая.

Чем дольше она будет спать, тем лучше для нас обоих.

«Ты считаешь, что поступаешь правильно? – осторожно поинтересовался донельзя знакомый голос. – Она же умирает»

– Смерти нет, – с трудом ворочая языком, произнес я. Казалось, в рот напихали стекловаты, а об шершаво-высохший язык можно было зажигать спички. – Наша жизнь… просто одна из стадий. И мы…

Я запнулся, так как мои слова прервал сухой, раздирающий нутро кашель.

– …мы… просто вместе перейдем в другую стадию, – закончил я, когда приступ закончился.

«Греби к берегу. Оставь ее на суше, а сам плыви в какую хочешь стадию. Хоть в Турцию», – хмыкнула тварь.

Я засмеялся каркающим смехом.

– Нет, – покачал я головой. – Мы будем вместе.

Я повернул голову в сторону Марины:

– Любимая?

Она молчала.

– У меня… такое ощущение, что я…

Облизав сухим языком воспаленные губы, я продолжил:

– …что я должен был кое-что сказать тебе. Хм… очень важное.

Марина вздохнула, невнятно пробормотав что-то в полудреме.

Я обратил взор на дно лодки и едва не закричал.

Молоток.

Окровавленный молоток с налипшими на ударном бойке волосами. Мамиными волосами.

Отшатнувшись, я поскользнулся на поперечной лавке, упав.