Все, кроме Лены.

Ее обходили тоже. Просто так, без причины.

С виду не уродина. Даже наоборот. Только когда говорит, ничего непонятно. И все время прячет руки за спину. Но это же не повод…

Лена пришла в наш класс в середине года, и ее просто не приняли.

Мы с ней сидели за последними партами. Оба были одними из худших по успеваемости.

Не то чтобы я предложил ее проводить. Не то чтобы она согласилась. Мы просто двигались в одном направлении с одинаковой скоростью. Нам было по пути. Каждый день.

Она всегда сама тащила свою сумку с учебниками и не настаивала на беседе. Меня это устраивало.

Возле своего подъезда она говорила «пока» и уходила. Я тоже говорил «пока» и уходил.

В тот раз она задержалась. Постояла молча, а потом зачем-то поцеловала меня в щеку. Пока я соображал, что надо делать в такой ситуации, она поцеловала меня еще раз. Теперь уже в губы. А потом сказала «пока» и ушла.

Я тоже сказал «пока» и ушел.

Думал о Лене весь остаток дня и вечер. Своим поступком она что-то со мной сделала. Можно сказать, как ни старался, думать о другом не получалось. Вряд ли это была любовь. Что-то иное. Не любовь. Просто стыдные мысли.

А ночью Игни чуть не убил человека.

Да, мужик и сам упорно нарывался. К тому же он был сильно охмелевший. Ему не понравилось, что Игни припарковал мотоцикл у подъезда. Мотоцикл стоял нормально. Никому не мешал. Кроме того мужика. Слово за слово – зацепились. Драка.

Провокации случались и раньше. Но Игни никогда на них не велся.

Наутро мне хотелось фигануться из окна.

Полиция, шок в глазах родителей, уверения, что ночью я был дома и у меня нет никакого мотоцикла. Комиссия по делам несовершеннолетних. Деньги, уговоры и мой старый добрый друг Пал Валентиныч. Психиатр.

Но я бы никогда не подумал, что между тем случаем и поцелуем Лены есть какая-то связь.

Черт знает что.

Так я думаю. Чертыхаться вслух, разумеется, не осмеливаюсь. Но честно признаюсь, что ничего не понимаю.

– Воздержание, Антоша, – объясняет она терпеливо и наверняка не мне первому, – это твой единственный шанс на власть над второй душой. Только так ты сможешь не подчиняться Игни, а подчинить его себе. Но для начала ты должен подчинить себе себя самого. Обуздаешь все то, что делает тебя слабым, – накинешь узду на него. В любой момент остановишь его руку, занесенную для удара, и заставишь ползать по земле, умоляя тебя прекратить эту пытку. Ты – примарант, первая душа. Тебе решать.

Все это звучит как избавление от главного из моих кошмаров, но я не готов дать ответ прямо сейчас. Мне требуется время, чтобы окончательно расставить приоритеты.

– Думай, Антоша, думай… Как надумаешь – приходи. А то ведь знаешь, как оно говорится. Человек закован в свое одиночество и приговорен… – Наставник делает паузу, предлагая мне тем самым закончить фразу самому. Но я теряюсь. Тогда она зловеще тянет: – к сме-ерти… Так говорил Лев Николаевич, свет наш, Толсто-ой…

У меня мелькает ощущение, что если я снова сюда вернусь, то она получит мою душу в пожизненное рабство. Точнее, обе моих души.

– Вы тоже? – спрашиваю я уже на пороге. Она глядит вопросительно. Или попросту не расслышала. Формулирую точнее: – У вас тоже есть вторая душа?

– Была, – говорит она и машет сморщенной, похожей на куриную лапку рукой. – Да сплыла, родимая.

И закрывает передо мной скрипучую деревянную дверь.