— Ладно! Тут много подушек на полу, рядом с креслом найдешь сложенные простыни. Спи спокойно.

Не думаю, что его заботил мой сон. Он надеялся, что я не храплю. Неуклюже я собрала подушки, чтобы устроить, себе ложе на противоположном конце каюты. Потом принесла простыню и, обмотавшись ею, чуть живая от усталости и нервного истощения, рухнула на подушки. Сквозь щели занавеса начал прибиваться слабый свет, предметы становились различимы. Я осторожно взглянула на прорицателя. Глаза его были открыты. Он наблюдал за мной. Мне не хотелось смотреть на красные отсветы в его пристальном взгляде, я перевернулась на другой бок и почти тотчас заснула.

Проснулась я в той же позе, в какой уснула; мне снился странный бессвязный сон, который я забыла сразу, как только осознала свое пробуждение, Потянувшись, я ощутила вместо тюфяка непривычную мягкость и изумилась. Душную жаркую комнату наполнял рассеянный солнечный свет. Я проспала, теперь мать отругает меня за то, что не сделала положенную утреннюю работу. Потом в дальнем конце комнаты я увидела аккуратно застланный диван и фигуру человека, что сидел за столом и писал, касаясь бесцветными пальцами писчей дощечки. На нем была гофрированная юбка до колена, мягко спадавшая многочисленными складками, на шее ожерелье тонкой работы, замысловато украшенное синими и зелеными скарабеями, покрытыми эмалью, а также черный амулет — Око Гора, оправленное в золото. Когда он шевелил пальцами, кольцо со змеей ярко вспыхивало, Я рассматривала его сквозь полуопущенные ресницы. Прошлой ночью он был загадочным, пугающим, неопределенного возраста существом не вполне человеческого вида, Сегодня, когда за пределами его каюты вовсю свирепствовал Ра, он был все еще загадочным, но уже не таким пугающим, и, определенно, он был человеком. Пот стекал тонкой струйкой по его беловолосым подмышкам. На плече я заметила небольшой ушиб, иссиня черный и страшноватый на его бледной коже; он сбросил одну кожаную сандалию, перекинув ногу за ногу. Мне была видна только половина его лица, но я смогла рассмотреть очертания волевого подбородка.

— С тех пор как ты уснула, я семь раз перевернул песочные часы, — сказал он, не оборачиваясь. Он продолжал царапать по папирусу. — Мы поели, гребцы отдохнули, мы миновали проклятый город, видели на берегу двух крокодилов. Это хороший знак. Рядом с тобой еда и питье.

Я села. На подносе стояла чашка с водой, которую я тут же осушила до дна, и пиво, и тарелка с хлебом, наваленным вперемешку с кусочками цыпленка и ломтиками утки, политыми чесночным маслом. Хотя в каюте было невыносимо жарко, я с охотой набросилась на еду.

— Что за проклятый город? — поинтересовалась я.

— Не говори с набитым ртом, — ответил он рассеянно. — Проклятый город — это место великого одиночества, жары и каменных развалин. Никто не хочет жить там, хотя крестьянам разрешают вывозить оттуда глыбы, чтобы делать из них жернова для зерна и укреплять оросительные каналы. Его построил обреченный фараон, который поселился здесь, поправ волю богов, но они отплатили ему, и теперь только ястребы и шакалы обитают в Ахетатоне. У тебя жирные руки. Здесь у стены в чаше есть вода для мытья.

Неловко завернувшись в простыню, я поднялась и полила себе на пальцы. Потом потянулась за пивом.

— Что ты делаешь, Мастер? — спросила я.

Он откинулся, аккуратно положил перо на дощечку, повернулся и пристально посмотрел на меня. От налитых кровью глаз разбегались крошечные морщинки, глубокие носо-губные складки придавали циничное выражение его лицу, которое могло бы выглядеть привлекательным.

— Никогда не задавай мне вопросов, — холодно сказал он, — В самом деле, Ту, сначала ты должна спросить разрешения говорить, если у тебя есть вопрос. Пока ты спала, я осмотрел твое имущество.