Изменить размер шрифта - +
Изис и слуга ждали, пока я перебирала драгоценные вещи, с удивлением и восторгом примеряя то одно платье, то другое, и выбирала сандалии. Наконец я остановилась на желтом платье с серебряной оторочкой и сандалиях, украшенных крошечными серебряными шариками. На руки я надела золотые браслеты с бирюзовыми скарабеями, на шею — пектораль из золотых скарабеев. Последним штрихом стал тонкий золотой обруч со священными крестиками, анками, который я надела на лоб. Анки символизировали мое вступление в новую жизнь.

— А кольца? — спросила Изис, но я только покачала головой и показала свои пальцы.

— На такие руки надевать кольца нельзя, — сказала я. — Смотри, какие у меня толстые, распухшие пальцы. Может быть, завтра.

Слуга начал собирать ткани и украшения.

— Вы правильно сделали, что выбрали желтое, госпожа, — сказал он. — Оно вам к лицу.

Я поблагодарила слугу, и он, забрав свои сокровища, вышел. Я в растерянности обернулась к Изис.

— Что мне теперь делать? — спросила я скорее себя, чем ее. — Я хочу увидеть своего сына, но не могу. Если бы не это, я была бы вполне счастлива. Интересно, сколько времени понадобится солдатам царевича, чтобы добраться до Асвата и вернуться обратно?

— Я могу устроить навес под деревом, — предложила мне Изис. — Мы можем во что-нибудь поиграть. Думаю, тебе не следует много гулять, пока кожа на твоих ногах не станет мягче. А эти сандалии из папируса я отнесу обратно в банный домик.

Тут я наконец поняла, чего хочу.

— Да, — сказала я. — Поставь навес недалеко от моей двери, только подальше от женщин, и пришли ко мне писца. Я буду диктовать письма.

Изис побежала исполнять приказ важной гостьи, и вскоре я уже сидела на мягких разноцветных подушках под белоснежным балдахином; за спиной у меня находилась дверь моей комнатки, а передо мной раскинулась яркая зеленая лужайка. Интересно, показалось мне или женщины действительно поглядывали в мою сторону и перешептывались? Не думаю, что все те, кто знал меня в годы моего падения, умерли или были отправлены в Фаюм, но никто ко мне так и не подошел. Появился писец с палеткой, поклонился и уселся на землю, и вскоре любопытные взгляды женщин перестали меня интересовать.

Я диктовала письмо Мену, в котором благодарила его за все, что он сделал для меня и Камена. Он поверил Камену, поверил, несмотря ни на что, и я горячо восхищалась его верностью. Я также обращалась к Несиамуну и его дочери и благодарила их за доброту. Немного отдохнув и выпив пива, которое Изис поставила возле меня, я продиктовала короткое письмо Камену, в котором сообщала, что со мной все хорошо, что я умираю от желания увидеть его и с нетерпением жду решения нашей дальнейшей судьбы. Не желая расстраивать его приемную мать, я старалась не слишком изливать на него свою материнскую нежность, ибо не хотела еще более ранить сердце, которое и так сжималось от боли, предчувствуя скорую потерю. Я-то хорошо знала, что должна была чувствовать эта женщина. Я сама целых семнадцать лет считала сына навсегда потерянным, не зная, жив он или умер, здоров и счастлив или одинок и всеми заброшен. Я страдала, а он тем временем рос у нее на глазах, она играла с ним, лелеяла, радовалась каждой происходящей в нем перемене, видя, как из ребенка Камен превращается в умного и доброго юношу. А теперь она, в свою очередь, должна с ним расстаться, ибо разве он не мой сын? И разве теперь не пришел мой черед получать удовольствие от жизни с таким сыном? Я не хотела обижать Шесиру, но Камен — мой. Когда все закончится, мы с ним вместе уедем из Пи-Рамзеса. Куда, я еще не решила, но прощаться с ним после того, как обрела, я не собиралась. Если он хочет жениться на Тахуру, пусть женится. Она красивая и знатная девушка, к тому же живая и энергичная, совсем как я.

Быстрый переход