— Гунро, где твоя служанка? — резко спросила я.

Она немного отодвинулась, но дрожащих пальцев не разжала.

— Я не могу ее выносить, — хрипло прошептала она. — Все время спрашивает: «Гунро, что вы наденете?» или «Какую косметику вы хотите сегодня?», словно я собираюсь на праздник во дворец, а не… не… И оскорбляет меня, не называя мой титул. Банемус заставил меня умыться и одеться. Глупо. Зачем мне мыться и одеваться, если я все равно умру? Я его тоже прогнала.

Гунро говорила спокойно, но я видела, каким диким сумасшествием сверкали ее глаза.

— Ты посылала за мной, — сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Чего ты хочешь?

Гунро покосилась на стражника и придвинулась ко мне.

— Я не могу, Ту, — пробормотала она. — Не могу. По ночам мне так страшно, что я кричу. Утром мне кажется, что я смогу. В конце концов, мой ка ведь отправится в рай, к Осирису, и сядет под священным платаном, разве нет? Но потом я спрашиваю себя: «А что если нет никакого рая, никакого дерева и никакого Осириса? Что если меня ожидает забвение?» И тогда моя решимость сразу улетучивается, и я говорю себе, что на следующий день я уж наверняка смогу. А теперь у меня осталось всего два дня! — Гунро отпустила меня и разрыдалась, вцепившись в свои нечесаные волосы. — Если я этого не сделаю, сюда придут солдаты и отрубят мне голову!

— Послушай меня, Гунро, — твердо сказала я, хотя мое сердце разрывалось при виде столь унизительной слабости. — Тебя приговорили к смерти. Ты должна покончить с собой. Смирись с этой мыслью. Умри достойно и с честью, не позволяй прикончить себя, как собаку. А теперь умойся, оденься и причешись. Помни, ты знатная женщина. Зажги благовония перед своим покровителем и проси его облегчить тебе путь. Не надо ждать чуда. Помощи не будет. В тебе кричит жажда жизни, а это вещь сильная и бессмысленная.

— Но ведь тебя же спасли! — закричала она. — С тобой же произошло чудо, а ты была убийцей, ты убила Хентмиру и едва не погубила фараона! А я его пальцем не тронула! Ты должна, была умереть, а не я!

Я могла бы ее успокоить, но разве станет она меня слушать? Истерика лишь усилится, только и всего. К тому же, почему я должна оправдываться перед этой жалкой женщиной? Это будет жестоко и эгоистично.

— Да, я, — спокойно ответила я. — Но этого не случилось. Прости, Гунро. Позволь мне позвать твою служанку и послать за твоим братом.

— Меня тошнит от того, как ты корчишь из себя знатную даму, — ухмыльнулась Гунро. — «Позвать твою служанку», «послать за твоим братом». Какая разумная, правильная речь, но ей никогда не скрыть твоего низкого крестьянского происхождения!

Ни слова не говоря, я повернулась и направилась к выходу, и стражник уже распахнул передо мной дверь. И тут Гунро начала вопить: «Не оставляй меня, Ту! Пожалуйста! Пожалуйста! Помоги мне!»

Мне не хотелось ей помогать. Пусть остается наедине со своей трусостью, грязью и угрызениями совести. И вместе с тем я сознавала, что забыть о Гунро уже не смогу. Быстро подойдя к ней, я с силой ударила ее по одной щеке, по другой, а потом крепко обняла за плечи и держала, а она рыдала у меня на плече. Потом я уложила ее в постель и утешала и гладила по волосам, пока она сама не устала от своих пронзительных воплей. Наконец Гунро затихла и взглянула на меня заплаканными глазами, в которых появилось осмысленное выражение.

— Это очень трудно, — прошептала она, и я кивнула, соглашаясь с ней.