— Ну, пошли, — сказал он. — Давай я понесу это.

Я кивнул.

— Поначалу свет ослепит его, так что, даже если ему удалось развязаться, у нас все равно будет преимущество.

Мы принялись убирать баррикаду от двери, и, когда разобрали ее настолько, что дверь стало можно открыть, я вынул нож из проушины щеколды, взял пакет, включил свет в чулане и шагнул внутрь.

Анджело лежал ничком посреди пола, связанный, как был: руки за спиной, и белая бельевая веревка тянется от запястий к лодыжкам.

— Доброе утро! — доброжелательно приветствовал его я.

Анджело не шевельнулся, но пробормотал несколько слов, из которых я разобрал только «дерьмо».

— Я вам еды принес, — сказал я, ставя на пол пакет. В пакете было две нарезанные буханки хлеба, несколько пакетов молока, вода в пластиковой бутылке, две большие копченые курицы, несколько яблок и куча шоколадных батончиков. Банан молча опустил на пол свою ношу, состоявшую из одеяла, дешевой подушки, нескольких книг в мягкой обложке и двух одноразовых ночных горшков с крышкой.

— Я не собираюсь вас выпускать, — сказал я Анджело, — но я вас развяжу.

— Твою мать!.. — ответил он. — Вот ваши часы.

Я снял их с него накануне, чтобы удобнее было его связывать. Я достал их из кармана и положил рядом с ним.

— Свет погасят в одиннадцать. Я счел разумным обыскать его, но в карманах у Анджело не оказалось ничего, кроме денег — ни ножа, ни спичек, ни ключей, — ничего, что могло бы помочь ему бежать.

Я кивнул Банану, и мы вдвоем принялись распутывать веревку, я на запястьях, а Банан на ногах. Дергаясь, Анджело так сильно затянул узлы, что развязать их удалось далеко не сразу. Освободив Анджело, мы смотали веревку и отступили к двери. Я смотрел с порога, как он неуклюже поднимается на колени. Конечности его не слушались.

Воздух в чулане был вполне чистый. Я закрыл дверь, запер щеколду, и Банан методично восстановил баррикаду.

— Сколько еды ты ему дал? — спросил он.

— Дня на два — на четыре. Зависит от того, сколько он ест.

— Ну, ничего, ему не привыкать сидеть взаперти.

Банан, видимо, боролся с последними угрызениями совести. Он вставил на место четыре доски, заметив между прочим, что ночью подпилил их, чтобы они точно вписывались между дверью и холодильником.

— Так надежней будет, — сказал он.

— Теперь ему нипочем не выбраться.

— Будем надеяться, — ответил я. Банан отступил назад, уперев руки в бока, чтобы полюбоваться плодами своего труда. Я действительно был практически уверен, что Анджело не удастся выбить дверь, тем более что делать это ему придется, стоя на ступеньках, ведущих вниз.

— Тут где-то должна стоять его машина, — сказал я. — Пойду позвоню в больницу, а потом поищу машину.

— Ты звони, а я поищу, — сказал Банан и вышел.

Мне сказали, что Касси будут вправлять руку под наркозом. Если все пойдет хорошо, я могу забрать ее в шесть вечера.

— А можно с ней поговорить?

— Минутку.

Голос Касси звучал сонно.

— Меня тут накачали наркотиками, — сказала она. — Как наш гость?

— Счастлив, как кенгуру с чирьем на заднице.

— Что, скачет?

— Твои наркотики не действуют, — сказал я.

— Действуют-действуют! Тело будто плывет, а в голове искры вспыхивают. Так странно!

— Мне сказали, что я могу тебя забрать в шесть.

— Только не опаздывай, ла-адно? — Она зевнула.