По всему остальному мы согласны.
— Нет.
На сей раз ответ снова прозвучал еще более резко, отчетливо, почти невежливо, так что следователь, совершенно растерянный, не посмел даже протестовать и застыл в недоумении перед своим странным коллегой. Наконец, он произнес:
— У каждого — своя система. Хотелось бы познакомиться с вашей.
— У меня ее нет.
Шеф Сюрте поднялся и сделал несколько шагов вдоль гостиной, опираясь на трость. Вокруг все молчали и странно было видеть, как этот исхудалый, надломленный человек подавлял остальных силой властного нрава, которой уже подчинялись, хотя еще не смирились с нею до конца.
После долгого молчания он наконец произнес.
— Я хотел бы осмотреть помещения, примыкающие к этой квартире.
Директор показал ему план отеля. У комнаты справа, в которой жил сам господин Кессельбах, был единственный выход — через прихожую. Но комната секретаря, которая находилась слева, сообщалась с другим помещением.
— Пройдем туда тоже, — предложил шеф Сюрте.
Господин Формери, не сдержавшись, пожал плечами и пробурчал:
— Но ведь дверь между ними заперта, и окна — тоже.
— Пройдем туда все-таки, — повторил господин Ленорман.
Его провели в первую из пяти комнат, оставленных для госпожи Кессельбах. Потом, по его просьбе, показали ему следующие четыре. Все двери между апартаментами были с обеих сторон заперты на засовы.
Он спросил:
— Ни одна из этих комнат не занята?
— Нет.
— А ключи?
— Они постоянно находятся в конторе.
— Значит, никто не мог сюда пробраться?
— Никто, за исключением дежурного по этажу, обязанного проветривать их и вытирать пыль.
— Позовите его.
Слуга, некий Гюстав Бедо, сообщил, что накануне, согласно полученному им указанию, он запер окна во всех пяти комнатах.
— В котором часу?
— В шесть вечера.
— И вы ничего не заметили?
— Нет, ничего.
— А сегодня утром?
— Сегодня я открыл окна ровно в восемь часов.
— И ничего при этом не нашли?
— Нет… Ничего… Впрочем…
Он явно колебался. Засыпанный вопросами слуга наконец признал:
— Так вот, в комнате номер 420, возле камина, я нашел изящный футляр для сигарет… который собирался сегодня же вечером отнести в контору.
— Этот футляр при вас?
— Нет, он в моей комнате. Это сигаретница из вороненной стали. С одной стороны в нее кладут табак и папиросную бумагу, с другой — спички. На ней инициалы золотом: буквы «Л» и «М».
— Что вы говорите?
Это сказал Чемпэн, выступивший вперед и казавшийся крайне удивленным.
— Вы сказали — футляр из вороненной стали?
— Да.
— С тремя отделениями — для табака, бумаги и спичек… И в нем — русский табак, светлый и тонкий, не так ли? Принесите-ка его… Мне надо на него взглянуть… Хочу убедиться сам…
По знаку начальника Сюрте Гюстав Бедо удалился. Господин Ленорман сел и острым взором стал рассматривать ковры, мебель, занавески. Наконец спросил:
— Мы действительно в номере 420?
— Да.
Следователь усмехнулся:
— Хотелось бы узнать, какая связь видится вам между этим случаем и драмой. Пять запертых дверей отделяют нас от комнаты, где Рудольф Кессельбах был убит.
Господин Ленорман не снизошел до ответа.
Время шло. Гюстав не возвращался.
— Где этот служащий ночует, господин директор? — спросил шеф Сюрте. |