И теперь, отбрасывая даже намек на невозможность их вечной любви, на невозможность союза, Чарли прижимал Тесс к себе и входил в нее все глубже, пока не отключился.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Набегающий пассат легко покачивал их в большом двухместном гамаке. Этот же ветерок теребил флаг на верхушке мачты роскошной яхты «Каталина-400». Судно стояло на якоре где-то в коралловых рифах у побережья Белиза. Сделав глоток из кокосового ореха, Тесс снова прижалась к Чарли. Она предложила ему соломинку, Чарли тоже глотнул сладкого кокосового молока и поцеловал ее в губы и в шею. Он почувствовал запах крема для загара, соленой морской воды и тот ни с чем не сравнимый аромат, который мог принадлежать только ей одной.

Теперь Тесс была сверху и ритмично двигалась всем телом, не переставая ласкать его руками. Теперь они двигались в общем ритме, гамак раскачивался, кокос упал, прокатился по палубе и плюхнулся в океан. Прижимаясь к Чарли всем телом, Тесс танцевала под какую-то внутреннюю музыку.

Сначала их движения были быстрыми, потом замедлились, успокоился и изрядно раскачавшийся гамак. Чарли и Тесс смотрели прямо в лицо друг другу. Ее губы были раскрыты, волосы падали ему на грудь и плечи, она дышала тяжело и шумно и при каждом движении издавала негромкие стоны. Затем она напряглась, и ее руки плотнее обвились вокруг него. Движения бедер стали сильнее. Ее ладонь легла ему на затылок.

— Я люблю тебя, — сказала она; в ее глазах отражались небо и солнце.

Чарли как раз и сам хотел сказать ей о своей любви, как вдруг до него донесся резкий металлический звук. Он поднял голову и посмотрел на корму. Только американский флаг развевается на кормовом флагштоке. Они были совершенно одни, но резкий звук раздавался все сильнее, как будто кто-то колотил в кастрюлю.

— Что это такое? — спросил он, но Тесс не ответила.

Ее глаза блуждали где-то далеко. Внезапно она и сама исчезла. Чарли все пытался понять, что же это за шум, но тут услышал мужской голос:

— Эй, Сент-Клауд! Чарли! Отзовись!

Эти слова вырвали его из объятий сна. Он открыл глаза и перевернулся на бок. Протянул руку к Тесс. Но ее не было.

— Тесс?!

Его сердце чуть не остановилось. Он вскочил с кровати и подбежал к окну. Сплошная пелена из серебристых нитей дождя почти скрыла от него панораму кладбища. Этот шум, скорее всего, поднял Тинк. На пристани, на одном из столбов, с незапамятных времен висел небольшой колокол. Уже сто лет его звоном вызывали к причалу могильщиков, когда гроб из Норт-Шора, с противоположной стороны залива, привозили на лодке.

— Хорошо, хорошо! — недовольно пробурчал Чарли. — Уймись уже! Сейчас буду.

Он повернулся и взял свою одежду с кресла. И вдруг увидел записку. Она лежала на подушке.

Его сердце бешено колотилось, когда он разворачивал листок бумаги.

Мой дорогой Чарли,

я пишу эту записку и почти не вижу своих рук и с трудом держу ручку. Когда ты проснешься утром, то, наверно, даже не увидишь меня. Поэтому я решила уйти раньше и не будить тебя.

Извини, что ухожу не попрощавшись, но так будет легче. Я не хочу, чтобы ты видел, как это происходит со мной… Я хочу, чтобы ты запомнил нашу прекрасную встречу.

Я надеялась задержаться подольше. Нам было бы с тобой чем заняться. Жаль, мы не успели приготовить еще что-нибудь вкусное, не успели сходить на матч — конечно, «Патриотов» — и даже не совершили кругосветку. Но я никогда не забуду, что именно ты разбудил мое сердце и заставил меня почувствовать себя более живой, чем когда-либо.

Сэм говорил, что человек сам определяет время перехода последней черты.