|
Но Маша была бедна, и женихи не являлись. Ивановна чаще стала вспоминать о старой тетке и никак не могла утешиться. - Отец твой, - часто говаривала она Марье, - тогда рехнулся в уме! Чего ему было соваться туда, где его не спрашивали? Теперь сидеть тебе в девках! Лет двадцать тому назад, когда Ивановна была молода и хороша, она бы не отчаялась уговорить Онуфрича, чтоб он попросил прощения у тетушки и с нею примирился; но с тех пор как розы на ее ланитах стали уступать место морщинам, Онуфрич вспомнил, что муж есть глава жены своей, - и бедная Ивановна с горестью принуждена была отказаться от прежней власти. Онуфрич не только сам никогда не говорил о старушке, но строго запретил жене и дочери упоминать о ней. Несмотря на то, Ивановна вознамерилась сблизиться с теткою. Не смея действовать явно, она решилась тайно от мужа побывать у старушки и уверить ее, что ни она, ни дочь нимало не причастны дурачеству ее племянника. Наконец случай поблагоприятствовал ее намерению: Онуфрича на время откомандировали на место заболевшего станционного смотрителя, и Ивановна с трудом при прощанье могла скрыть радость свою. Не успела она проводить дорогого мужа за заставу, не успела еще отереть глаз от слез, как схватила дочь свою под руку и поспешила с нею домой.
- Машенька! - сказала она ей, скорей оденься получше; мы пойдем в гости. - К кому, матушка? - спросила Маша с удивлением. - К добрым людям, - отвечала мать. - Скорей, скорей, Машенька; не теряй времени; теперь уже смеркается, а нам идти далеко. Маша подошла к висящему на стене в бумажной рамке зеркалу, гладко зачесала волосы за уши и утвердила длинную темно-русую косу роговою гребенкою; потом надела красное ситцевое платье и шелковый платочек на шею; еще раза два повернулась перед зеркалом и объявила матушке, что она готова. Дорогою Ивановна открыла дочери, что они идут к тетке. - Пока дойдем мы до ее дома, сказала она, - сделается темно, и мы, верно, ее застанем. Смотри же, Маша, поцелуй у тетки ручку и скажи, что ты соскучилась, давно не видав ее. Она сначала будет сердиться, но я ее умилостивлю; ведь не мы виноваты, что мой старик спятил с ума. В сих разговорах они приблизились к дому старушки. Сквозь закрытые ставни сверкал огонь. - Смотри же, не забудь поцеловать ручку, - повторила еще Ивановна, подходя к двери. Султан громко залаял. Калитка отворилась, старушка протянула руку и ввела их в комнату. Она приняла их за обыкновенных вечерних гостей своих. - Милостивая государыня тетушка! начала речь Ивановна. - Убирайтесь к черту! - закричала старуха, узнав племянницу. - Зачем вы сюда пришли? Я вас не знаю и знать не хочу. Ивановна начала рассказывать, бранить мужа и просить прощенья; но старуха была неумолима. - Говорю вам, убирайтесь! - кричала она, - а не то! - Она подняла на них руку. Маша испугалась, вспомнила приказание матушки и, громко рыдая, бросилась целовать ее руки. - Бабушка сударыня! - говорила она, - не гневайтесь на меня; я так рада, что опять вас увидела! Слезы Машины наконец тронули старуху. - Перестань плакать, - сказала она, - я на тебя не сердита: знаю, что ты ни в чем не виновата, мое дитятко! Не плачь же, Машенька! Как ты выросла, как похорошела! Она потрепала ее по щеке. - Садись подле меня, - продолжала она, - милости просим садиться, Марфа Ивановна! Каким образом вы обо мне вспомнили после столь долгого времени? Ивановна обрадовалась этому вопросу и начала рассказывать: как она уговаривала мужа, как он ее не по слушался, как запретил им ходить к тетушке, как они огорчались, и как, наконец, она воспользовалась отсут ствием Онуфрича, чтоб засвидетельствовать тетушке нижайшее почтение. Старушка с нетерпением выслушала рассказы Ивановны. - Быть так, - сказала она ей, - я не злопамятна; но если вы искренно желаете, чтоб я забыла прошедшее, то обещайтесь, что во всем будете следовать моей воле! С этим условием я приму вас опять в свою милость и сделаю Машу счастливою. |
