— Почему? — Озирис помолчал. — Потому что ЭТОГО, милый мой Жак, ЭТОГО я могу избежать.

Затем, уже с обычным своим выражением, благодушно распрощался. Автомобиль отъехал.

Жак остался один на площади биржи. В ушах у него продолжало звучать заглавное ЭТО Озириса; он так и видел, как египтянин, произнося это слово, треплет его за отворот пальто, словно за ухо.

Фраза казалась туманной, высокой и таинственной. В ней ему вновь почудилось что-то от улыбки колоссов.

Скорее всего, никакого смысла, кроме финансового, в ней не таилось; то была лишь наглядная демонстрация метода, обеспечившего могущество Озирисов, способных снести самые тяжелые потери, глазом не моргнув — если только потери эти неизбежны. Но мысль Жака забегала вперед, обобщала.

Он решил на основе этой фразы, чего бы то ни стоило, выстроить себе характер, подковаться свинцом, облечься в какую-нибудь униформу.

Я болтаюсь неприкаянно в самом себе, думал он, и ЭТОГО я могу избежать. Остальное — Божья воля.

Обходя биржу по четвертому кругу, он увидел за воротами уволенного служащего Озириса. Жюль выглядел на диво веселым. Он играл в салки с велосипедистами из агентства "Гавас".

— Странная страна, — пробормотал Жак.

Именно так выразился бы ангел, сошедший посетить этот мир, спрятав крылья под заплечным ящиком стекольщика. Он добавил:

— Под какой униформой сумею я спрятать мое слишком громоздкое сердце? Его все равно будет видно.

Настроение Жака вновь омрачилось. Он прекрасно знал: чтобы жить на земле, надо следовать ее изменчивой моде, а сердце здесь нынче не носят.