Мерцалов осмотрел свои ботинки, вздохнул с облегчением: «Чистые».

Кривясь от отвращения, он вытер мертвого танцора пледом, лежавшим возле стены, стер влажное грязное пятно на гимнастическом мате. Он вышел из комнатки и, перепрыгивая с балки на балку, двинулся в глубь чердака. Вскоре он оказался у бывшего дымохода. Открыл дверцу, которой когда-то пользовались трубочисты, заглянул внутрь. Удовлетворенно хмыкнул: «Места хватит». Дымоход здесь делал поворот, и поэтому в колене получилась довольно большая площадка.

Оставив дверцу открытой, Мерцалов вернулся в комнатку, где стоял удушливый, тошнотворный запах смерти, подхватил мертвого танцора под мышки и потащил, стараясь не шуметь, к дымоходу. Засунул труп ногами вперед, несколько раз пнул по голове, заталкивая поглубже, чтобы дверца плотно закрылась, и только после этого отряхнул руки.

«Порядок».

Вновь войдя в комнатку, он взял с тумбочки свой невыпитый стакан вина и, следя, чтоб не коснуться его края губами, влил содержимое в рот. Прополоскал его и выплюнул вино в открытую дверь. Затем выкрутил лампочку и замер, стоя на балке. Прислушался.

«Вроде бы все шито-крыто, никто ничего не слышал, да и кто здесь может быть, в этих дебрях».

Мирно бубнили голуби, снизу приглушенно доносились размеренный стук молотка и голоса рабочих. Мерцалов поднял куртку убитого, запустил руку в карман и вытащил оттуда связку ключей.

«Вот он, ключ от райских врат», – припомнил наемный убийца слова Виктора, отсоединял длинный ключ, которым артист открывал калитку в воротах для загрузки декораций.

Он завернул ботинки, джинсы и белье Панфилова в куртку и засунул под одну из балок под крышей, где торчали разбитые лампы дневного света.

"«Сюда уж никто не полезет, кому охота копаться в ртути? Да мне и нужно-то, чтобы их не заметили день-два, – подумал Мерцалов. – А потом я буду далеко».

Теперь он уже спешил, боясь того момента, когда в зале погасят свет. На темном чердаке легко было отыскать светящееся отверстие в плафоне зала, над сводом которого виднелась лебедка для опускания и подъема люстры. Отверстия, служащие для вентиляции, прикрывали огромные решетки-жалюзи. К ним подобраться оказалось не так-то просто, ноги скользили по гладкой поверхности плафона, и Мерцалов перепачкался в побелке, прежде чем ему удалось доползти до отверстия, которое он уже присмотрел для себя как огневую позицию.

Он припал лицом к пыльной решетке и с головокружительной высоты заглянул вниз. Отсюда просматривалось две трети зала. Огромная хрустальная люстра висела почти рядом, и отсюда было видно, насколько пыльные и грязные подвески этой знаменитой люстры Большого театра, как много на ней перегоревших лампочек, расколотых электрических патронов.

«Ага, вот и то, что доктор прописал…» – Мерцалов чуть подался вправо.

Точно между рожков люстры открывался обзор на правительственную ложу, она была видна как на ладони. В ней не нашлось бы ни единого уголка, куда бы Мерцалов не мог заглянуть. На всякий случай он повернулся на бок и посмотрел назад.

При необходимости отсюда могла простреливаться и царская ложа. Но стрелять в ту сторону, как предполагал Мерцалов, ему не придется. С Черных хоть и носятся как с писаной торбой, но все-таки он не первое лицо государства. В царскую ложу его могут допустить только в присутствии президента. Значит, остается правительственная.

Если судить по толстому слою пыли, служба безопасности, проверяющая здание театра перед приездом высоких гостей, сюда практически не забиралась. Скорее всего, охрана ограничивалась осмотром подходов, не желая лезть в голубиный помет, вековую пыль и паутину.

Мерцалов отыскал деревянный переходной мостик и подтащил его к вентиляционному отверстию, чтобы иметь потом возможность легко вскарабкаться по нему к своей огневой позиции.