Были свидетели его гибели, но тело якобы не смогли извлечь из ущелья, где он – опять же якобы – погиб. А потом уже по своим каналам я узнал, что Мерцалов принял ислам и работает теперь, естественно, не на нас, а против. Враг опасный. Мы его хорошо обучили, думаю, что и они его обучили очень многому. За ним длинный шлейф заказных убийств.
Все, конечно, мне не известны, но вот кое-какие, смотри, – Потапчук подал Решетову лист бумаги, испещренный строками мелкого шрифта. – Смотри, смотри…
Вот Ближний Восток, Израиль, Турция, а вот и Европа пошла.
– Он, наверное, очень богат, твой Мерцалов? Скольких людей ликвидировал, да к тому же не абы каких, известных.
– Да, не бедный, надо полагать.
– А откуда у тебя, Федор Филиппович, если не секрет, эти фотографии?
– Наш человек доставил их, рискуя жизнью. Ты, надеюсь, понимаешь, что если бы его засекли, то он прожил бы не долго?
– Да, понимаю, – кивнул Решетов. – Ты хочешь сказать, этот твой Мерцалов настолько неуловим, что сможет подобраться к нашему подопечному?
– Запросто – ты же сам видишь, какие за ним тянутся дела. И еще мне кажется, но я пока это не проверил, что и в Норвегии, и Италии поработал именно он.
– Так там же расхождение по времени в несколько дней!
– А что ты, Андрей Николаевич, считаешь, тяжело попасть из Норвегии в Италию для такого человека, как он?
– Считаю, тяжеловато. Гарантирую, Интерпол его ищет.
– Ищет, ищет… Уже несколько лет ищет. Фотографии Мерцалова у них пока нет.
– Так в чем дело, Федор Филиппович? Давай разошлем его фотографии, и пусть суетится Интерпол.
– А ты что думаешь, он сейчас в Норвегии дожидается, пока его схватят? Такие люди, насколько мне известно, – Потапчук поднял вверх указательный палец, – на месте не сидят. Сделал дело – и улетел, или уехал, или уплыл…
– Послушай, – Решетов вновь весь подобрался, напрягся, – а что, если сейчас этот твой Мерцалов уже в России?
– Вполне может быть, – с расстановкой проговорил Федор Филиппович. – Может быть, он уже в Москве.
Русский язык знает, на иностранца не похож.
– Да, я думаю, родной язык он не забыл.
Решетов посмотрел на пачку сигарет, лежащую на столе.
– Кури, кури!
– Дорогие сигареты позволяете себе курить, Федор Филиппович.
– Дорогие потому, что о здоровье пекусь. Курево – единственная радость, которая мне осталась.
– А что, алкоголь из списков радостей ты уже исключил?
– Не я исключил, Андрей Николаевич, врачи исключили. – – Можно подумать, ты их сильно слушаешь!
– Слушать не слушаю, а организм уже не принимает.
– Да, стареем мы с тобой. И что будет, когда мы уйдем на пенсию?
– Кого ты имеешь в виду? Себя и меня?
– Ну нас всех – старую гвардию, тех, кто работал при Андропове.
– Да уж, и не говори, Андрей… Хотя свято место пусто не бывает. Придут молодые, они тоже много чего умеют.
– Как, же умеют!.. Вот твои аналитики читали записку, сами составляли ее – и ничего не заметили?
– А ты не трогай, Николаич, моих людей. Они не заметили – так я увидел.
– Ты стреляный воробей, – с грустью в голосе обронил Решетов.
– Я-то стреляный. Надеюсь, они вскоре такими же станут.
– Надейся, надейся, а сам не плошай.
– Так что будем делать? – глядя в глаза Решетову, спросил Потапчук. |