Раньше даже барные шлюхи самого высокого класса не брали больше двух-трех сотен батов за час, но несколько лет назад все испортило правительство, выпустив купюру в пятьсот батов. Просить сдачи неудобно, вот и повелось, что теперь почти все девушки берут по пятьсот батов за работу, да еще столько же уходит на оплату их мистеров Дьянгов.
Она бросает взгляд на рыжеволосого старика, и тот едва заметно кивает. Нок улыбается мне:
— Да, у меня есть место для развлечения.
Я прячу деньги.
— Думаю, нам надо найти для забавы кого-нибудь еще, — ору я, перекрывая грохот рок-н-ролла. Краем глаза я замечаю, как женщина на сцене вставляет лезвия.
Нок корчит гримаску; разделить вечер еще с одной девушкой значит потерять в заработке.
— Шакха буэ дин, — бормочет она чуть слышно.
Я насмешливо улыбаюсь:
— Что это значит?
— Это значит, что тебе будет хорошо с Нок, которая очень тебя любит, — говорит она, снова улыбаясь.
Вообще-то фраза представляет собой сокращенное ругательство, которое в ходу в одной северной деревне и значит «твой член на земле, я раздавлю его, как змею». Улыбкой я благодарю ее за доброту.
— Разумеется, эти деньги только тебе, — говорю я, пододвигая две тысячи батов к ней поближе. — Я дам тебе еще, если мы найдем подходящую девушку.
Улыбаясь шире, Нок щурится на меня:
— У тебя на уме девушка? Кто-то, кого я знаю или кого я нахожу? Подруга, которая тоже тебя очень любит?
— Кто-то, кого я знаю, — говорю я и делаю вдох. — Ты слышала о женщине по имени Мара? Или, может быть, о ее дочери, Танхе?
Нок застывает и на мгновение действительно становится птичкой — испуганной, пойманной птичкой. Она пытается выдернуть у меня свою руку, но я держу крепко.
— На! — кричит она, как маленькая девочка. — На, на…
— У меня есть еще деньги… — начинаю я, пододвигая к ней баты.
— На! — кричит Нок со слезами на глазах.
Мистер Дьянг торопливо делает шаг вперед и кивает огромному тайцу у дверей. Двое мужчин стремительно движутся к нам сквозь толпу, как две акулы по мелководью.
Я отпускаю руку Нок, и она ускользает от меня в толпу. Я поднимаю обе руки ладонями наружу, и мистер Дьянг с вышибалой останавливаются шагах в пяти от меня. Рыжеволосый старик наклоняет голову в сторону двери, и я согласно киваю. Делаю последний большой глоток пива и ухожу. В моем списке есть и другие места. Чья-нибудь любовь к деньгам окажется сильнее страха перед Марой…
Возможно.
Двадцать два года назад Патпонг уже существовал, но для американских солдат был слишком дорог. Тайское правительство на пару с армией США слепили район красных фонарей из дешевых баров, дешевых отелей и массажных салонов на Нью-Печбери-роуд, довольно далеко от оживленного Патпонга.
Нам было насрать, куда нас отправят, лишь бы там имелись бухло, трава и девки. И они были.
Мы с Треем провели первые сорок восемь часов, шатаясь по барам и клубам. Вообще-то нам незачем было покидать наш больше похожий на ночлежку отель, чтобы найти проституток — они дюжинами ошивались в холле, — но просто сесть в лифт и поехать вниз нам казалось скучным. Все равно что стрелять в амбаре по ласточкам после того, как ослепишь их фонарем, говорил Трей. Вот мы и шлялись по Печбери-роуд.
В первые же сутки в Бангкоке я узнал, что такое безрукий бар. Еда там паршивая, выпивка дорогущая, но новизна состояла в том, что девушки кормили нас с рук и подносили к губам стаканы, и это запомнилось. Между глотками и кусочками они ворковали, подмигивали и щекотали нам бедра длинными ногтями. |