|
— Signore, sentite! — услышал он за своей спиной. Вадим оглянулся. На него смотрела красивая, но очень накрашенная девушка в коротком белом платье с огромным декольте. — Vuole distrarsi? — No, — покачал головой Вадим, без слов понявший, что ему предлагается. — Che peccato, mio bello bambino! — разочарованно протянула итальяночка, и Вадим вдруг подумал, что с удовольствием бы остался здесь, на этой улице, пропахшей резиной и острыми приправами, с этой девочкой, с которой было бы все просто, потому что все ясно. «А Валерия?» — возникла испуганная мысль. Вадим сделал над собой усилие. О Валерии думать нельзя, завтра соревнования. Можно думать о чем угодно постороннем, об этой девочке, о Риме, о Колизее, но только не о Валерии. Закончился второй день состязаний, и Вадим успешно продвигался все выше и выше по турнирной таблице. Он вышел в одну восьмую финала. Это само по себе уже было гигантским достижением, но впереди еще встреча с Лефевром, и тогда… Лучше не думать о том, что будет тогда. О нем уже заговорили. Vadim Voronov, Russia. Это имя теперь произносили на все лады со всеми возможными выговорами и акцентами. Вызывало некоторое беспокойство плечо. К концу изматывающей партии с Петерсом, длившейся больше трех часов, оно снова дало о себе знать. Сразу же после победы Вадим сообщил об этом тренеру. — Ничего, Ворон, держись. Пусть Павел сделает тебе новокаин. Анальгетики не стоит принимать, черт их знает, вдруг придерутся. Сейчас же все с ума сошли с этим допинговым контролем. А теперь — расслабиться и отдыхать. Вечером, посетив массажный кабинет и сауну, наплававшись в бассейне, Вадим чувствовал себя полностью в форме. Он казался себе сильным и непобедимым, и в том, что он непременно должен выйти в четверть финала, у него не было теперь никаких сомнении. Он мог все. Это состояние победителя продолжалось с той самой секунды, когда он только вышел на корт. Протянуть бы его, и Vadim Voronov, Russia, встанет в ряд с Чангом, Агасси, Иванишевичем, Кафельниковым. Если не подведет плечо… И Вадим решительно направился к номеру Адрианыча. На следующий день погода была по-прежнему итальянской: светило щедрое солнце, улыбались люди. И сам Вадим чувствовал себя приподнято. Тело казалось легким и гуттаперчивым, ракетка легкой как пушинка, а предстоящий поединок — сложной, но увлекательной игрой, в которой ему, Воронову, была обеспечена победа. Упругой походкой он вышел на травяное покрытие, и для него все перестало существовать, кроме прямоугольника 20х40. — Ну, Ворон, поздравляю! Ну молодчина! Счастливое лицо Ник-Саныча улыбалось где-то рядом, прямо перед ним, но голос слышался глухо, как будто тренер разговаривал с ним через подушку. И вообще все вокруг казалось расплывчатым, как будто он смотрел На окружающий мир через бинокль, в котором сбили резкость. Вадимом начало овладевать оцепенение, слабость, которая неизбежно накатывает, когда дело сделано, причем ценой неимоверных усилий. Но сквозь все это прорывался триумф. Вадиму казалось, что еще никогда в жизни он не был так счастлив. Он крепко обнял тренера и был готов обнять весь мир. И мир рукоплескал ему. — Синьор Воронов? Еще формальность. Проверка на допинг. — Да уж, конечно, наглотался анаболиков, — пошутил Вадим и пошел за пригласившей его приятной девушкой в зал диагностики. Вадим помнил обо всем, что произошло в следующие полчаса, как в тумане. Тест показал высокое содержание в крови снибрилона. Это был сильнейший допинг, причем из таких, которые были запрещены первыми. К тому же снибрилон плохо выводится из организма, и воспользоваться им, зная об обязательном тестировании, мог только сумасшедший. |
