Да я не о том. Слушай, Билли, а те пинтовые посудины — ты их, случаем, не сосчитал?
— Конечно, их было восемнадцать. А что?
Он стал что-то обдумывать, приговаривая:
— И еще две… да еще четыре…
Тут я увидал папашу с дядей Сагамором и выскочил из машины.
— Мёрфи! Вон они!
— Постой!
Но я уже кинулся к ним.
Грузовичок было не узнать: на нем была большая надпись: «Минифи — в шерифы!», изображения Кудрявого и лозунги помельче. И еще четыре бочонка чего-то. Позже я разглядел надпись: «Лимонад со льдом — бесплатно».
Машина остановилась. Люди уставились на нее, переговариваясь между собой. Папаша спрыгнул и стал открывать упаковки с бумажными стаканчиками. Люди сгрудились вокруг, поглядывая на фургон с подозрением, но явно желая холодного лимонада. Я стал туда проталкиваться.
— Разбирайте сами, граждане! — улыбался папаша. — Вам привет от Минифи, нашего будущего шерифа!
— Папаша! — позвал я. — Мне надо с тобой переговорить!
— После, Билли. Налей себе лимонада.
— Да послушай же!
— Что? Потом поговорим! Собрание начнется через минуту.
И он пошел наверх.
— Папаша! Мне надо сказать тебе…
Я потерял его в толпе. Попытался отловить дядю Сагамора, но и он пропал. Потом я заметил, как он направляется к дому. Попробовал кинуться за ним, но люди мешали. Когда, наконец, я вбежал в дом, в комнатах его не было. Кинувшись на задний двор, я сумел уловить лишь его тень. Лавируя между машинами, он что-то тащил. Непонятно что, но что-то длинное. И явно не хотел, чтобы другие это видели. Он вроде направился к зарослям позади изгороди.
Я все же попытался поймать хоть одного и заставить меня выслушать. Но все бесполезно — что-то вроде мелькнуло ереди деревьев, но я не мог никого отыскать. Позади раздался рев толпы:
— Минифи! Хотим Минифи! Давай, Кудрявый!
Видать, он сдерживал их, сколько мог, но они стали проявлять нетерпение, не понимая, почему такая задержка.
Я метался, беспрерывно зовя дядю Сагамора, но он не откликался. «Все бесполезно, — подумал я. — Наверное, я его упустил. Лучше вернуться назад и подкараулить его у трибуны».
Я побежал назад. Тут в громкоговорителях раздался голос Кудрявого:
— Леди и джентльмены! — и потонул в криках толпы.
Я взобрался на крышу какой-то машины. Мне было видно все. Пространство между амбаром и трибуной было затоплено кричащими и машущими руками людьми. Кудрявый стоял у микрофона, распростерши руки перед толпой. А позади него на скамейке сидели папаша и дядя Сагамор. Они ухмылялись по-дурацки, и вид у них был, как никогда, гордый. «Кошмар! — подумал я. — Кудрявый ими вертит, как хочет».
Слезая с машины, я увидал шерифа. Он в полном одиночестве сидел возле загона на отсоединенном котле, свесив голову, и слушал вопли толпы. На минутку я даже пожалел его, хоть он и хотел засадить дядю Сагамора в тюрьму ради собственного переизбрания. Между ними было что-то вроде вечной войны, но эта война велась честно, а не исподтишка, как в случае с этим сладкоголосым Минифи.
По мере того как я подходил ближе, крики стали стихать. Стало слышно Кудрявого, все это его вранье: и как он рад быть здесь, и как счастлив, и как слезы навернулись ему на глаза.
— Все мы знаем — завтра выборы. Это мое последнее выступление в избирательной кампании, — пел он. — Не важно, проиграю я ее или выиграю. Суть в том, что я веду честную борьбу, без всяких там подвохов и грязных дел. Как говаривал мой отец, упокой, Господи, его душу…
От всего этого просто могло затошнить. |