– Mesdames, mesdames!..[58 - сударыни (франц.)] если вы уж хотите так на-сто-ятельно знать, то я только одно могу вам открыть, что это – самая о-ча-ро-вательная и, можно сказать, самая не-по-рочная девица из всех, которых я знаю, – промямлил совершенно растаявший князь.

– Самая очаровательная! и… здешняя! кто ж бы это? – спрашивали дамы, значительно переглядываясь и перемигиваясь одна с другой.

– Разумеется, те-с, которые здесь первые красавицы считаются-с, – проговорила Наталья Дмитриевна, потирая свои красные ручищи и посматривая своими кошачьими глазами на Зину. Вместе с нею и все посмотрели на Зину.

– Так как же, князь, если вы видите такие сны, так почему ж бы вам наяву не жениться? – спросила Фелисата Михайловна, оглядывая всех значительным взглядом.

– А как бы мы славно женили вас! – подхватила другая дама.

– Миленький князь, женитесь! – пропищала третья.

– Женитесь, женитесь! – закричали со всех сторон. – Почему ж не жениться?

– Ну да… почему ж не жениться? – поддакивал князь, сбитый с толку всеми этими криками.

– Дядюшка! – вскричал Мозгляков.

– Ну да, мой друг, я тебя по-ни-маю! Я именно хотел вам сказать, mesdames, что я уже не в состоянии более жениться, и, проведя очарова-тельный вечер у нашей прелестной хозяйки, я завтра же отправляюсь к иеромонаху Мисаилу в пустынь, а потом уже прямо за границу, чтобы удобнее следить за евро-пейским про-све-щением.

Зина побледнела и с невыразимою тоскою посмотрела на мать свою. Но Марья Александровна уже решилась. До сих пор она только выжидала, испытывала, хотя и понимала, что дело слишком испорчено и что враги ее слишком обогнали ее на дороге. Наконец она поняла все и одним разом, одним ударом решилась сокрушить стоглавую гидру. С величием встала она с кресел и твердыми шагами приблизилась к столу, гордым взглядом измеряя пигмеев врагов своих. Огонь вдохновения блистал в этом взгляде. Она решилась поразить, сбить с толку всех этих ядовитых сплетниц, раздавить негодяя Мозглякова как таракана и одним решительным, смелым ударом завоевать вновь все свое потерянное влияние над идиотом князем. Разумеется, требовалась дерзость необыкновенная; но за дерзостью не в карман было ходить Марье Александровне!

– Mesdames, – начала она торжественно и с достоинством (Марья Александровна вообще чрезвычайно любила торжественность), – mesdames, я долго прислушивалась к вашему разговору, к вашим веселым и остроумным шуткам и нахожу, что пора мне сказать свое слово. Вы знаете, мы собрались здесь все вместе – совершенно случайно (и я так рада, так этому рада)… Никогда бы я, первая, не решилась высказать важную семейную тайну и разгласить ее прежде, чем требует самое обыкновенное чувство приличия. В особенности прошу извинения у моего милого гостя; но мне показалось, что он сам, отдаленными намеками на то же самое обстоятельство, подает мне мысль, что ему не только не будет неприятно формальное и торжественное объявление нашей семейной тайны, но что даже он желает этого разглашения… Не правда ли, князь, я не ошиблась?

– Ну да, вы не ошиблись… и я очень рад… – проговорил князь, совершенно не понимая, о чем идет дело.

Марья Александровна, для большего эффекта, остановилась перевести дух и оглядела все общество. Все гостьи с алчным и беспокойным любопытством вслушивались в слова ее. Мозгляков вздрогнул; Зина покраснела и привстала с кресел; Афанасий Матвеич в ожидании чего-то необыкновенного на всякий случай высморкался.