— Вам повезло, что у вас такие густые волосы, мистер Оулд, — успокоил его врач. — Иначе бы у вас было повреждение посерьезнее.

Да еще перелом плеча, из-за которого он ходил перевязанный и был похож на курицу для жарки. Не говоря уж о том, что больничная кровать оказалась на редкость неудобной, кормили и поили его совсем не тем, чем бы он хотел, непрерывно мерили температуру и давление и светили ему в глаза какими-то фонариками.

Николас, здоровье у которого было всегда отличное, попав в больницу, сразу затосковал. Хотел он только одного — чтобы его оставили в покое и дали возможность спокойно все обдумать, ведь кто-то злонамеренно собирался взорвать его.

Жизнь Николаса Оулда складывалась легко и благополучно — отец его был послом, в семье Николас был единственным ребенком, мать его обожала, учился он в Итоне и Оксфорде, а потом в Гарварде, так что к подобным превратностям судьбы он подготовлен не был и поначалу даже не мог поверить, что такое случилось именно с ним. А потом пришел в ярость. «Бентли» обошелся ему недешево, он ждал его два года, а теперь какие-то негодяи превратили «Бентли» в груду обломков. Причем неизвестно, какие именно негодяи. Он вел дела во многих странах, банкир всегда работает с деньгами. Если одной стране не понравилось, как он ведет дела с другой, — значит, дело плохо. Он сотрудничал с израильтянами, сотрудничал и с арабами, с Ольстером и с ирландскими националистами, а о южноамериканских странах, в том числе о тех, где власть была в руках у наркобаронов, и говорить нечего, хотя он отказался вежливо, но решительно помогать им отмывать их грязные миллиарды, несмотря на то, что это могло принести ему немалый доход. За последние шестнадцать лет он узнал про бизнес достаточно и отлично понимал, что есть и такие организации, которые не остановятся ни перед чем. Убийство для них — это просто слово, одно из множества других, и слово это они могут написать на любом языке. Тревожило Николаса на самом деле только лишь то, что он не знал, кто именно пытался его уничтожить. У Николаса были и другие причины для беспокойства, но события последнего времени отодвинули его прежние волнения на задний план.

Наверняка он знал только одно — что каким-то образом он перешел кому-то дорожку и ему было выказано неудовольствие. «Их неудовольствие! — мрачно подумал он. — А как насчет моего? Если они хотели заставить меня переменить манеру поведения, то старались напрасно». Он совершенно не переносил насилия и принуждения. Уже много лет он не позволял кому бы то ни было собой манипулировать. И все же, как только он пришел в себя, он стал размышлять о случившемся. Тем более что все равно делать больше было нечего. Читать он не мог — сразу уставали глаза и раскалывалась голова, по телевизору смотрел только новости и был весьма доволен тем, что сочиненная им история принята, во всяком случае, прессой. А кроме того, он никак не мог найти себе места. Такого с ним не было уже много лет. И, только разобравшись как следует в своих мыслях и чувствах, он понял, что все это происходит из-за того, что ему кажется, будто он утратил контроль над своей собственной жизнью.

Им не удалось отнять ее, потому что бомба взорвалась не вовремя, но они не успокоятся и наверняка повторят свою попытку.

Он не получал никакого предупреждения, скорее всего его не будет и в следующий раз. То есть под угрозой оказалась его бесценная свобода. Отныне ему придется быть осторожным во всем — куда пойти, чем, с кем и как заниматься. Уже нельзя будет жить как придется, и все потому, что некая безымянная и безликая группа людей собирается его убить. И они пострашнее тех хулиганов, которые попадались ему в Итоне.

Теперь времена другие, да и он сам уже не тринадцатилетний мальчишка: не так давно он отметил свой тридцать девятый день рождения, и во всех проведенных — и закончившихся его победой — боях он знал, с кем сражается.