Я хотела обидеться, хотела вырваться из его рук и потом уж поразмыслить над тем, что какой-то незнакомый человек — и сослуживец, не иначе — только что выдал полный и непредвзятый отчет о моей одежде и моей фигуре, но у меня ничего не вышло. Мне понравились его добрые зеленые глаза, которые смеялись, но не насмехались, и — больше того — мне понравилось то, что со мной сейчас случилось: ведь это был Найджел — человек, единственный в своем роде, как Мадонна или Принц, — законодатель мод, которого даже я знала по телепередачам, журналам, светским хроникам — где он только не появлялся! — и он сказал, что я хорошенькая. И у меня хорошие ноги! Я простила ему даже «мышку-лохушку». Мне безумно понравился этот парень.

Откуда-то доносился голос Эмили, она просила оставить меня в покое, но я вовсе не хотела, чтобы он уходил. Поздно, он уже был на полдороге к двери, меховой палантин летел за ним. Я хотела окликнуть его, сказать, что не обижаюсь, что я рада с ним познакомиться и мечтаю, чтобы он занялся моей внешностью, — но не успела я вымолвить ни слова, как Найджел круто развернулся и двумя огромными шагами преодолел расстояние между нами. Он придвинулся вплотную, облапил меня своими ручищами и прижал к себе. Моя голова находилась на уровне его груди, и я вдыхала ни на что не похожий запах лосьона «Джонсонс беби». И в тот самый момент, как до меня дошло, что я тоже обнимаю его, он отодвинулся, взял мои руки в свои, так что они утонули в его ладонях, и проорал:

— ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КУКОЛЬНЫЙ ДОМИК, ДЕТКА!

— Так и сказал? — Лили отправила в рот ложечку мороженого. В девять часов вечера мы встретились в суши-баре и я посвятила ее во все подробности своего первого рабочего дня. Родители нехотя продлили мою кредитку для экстренных случаев до того времени, как я получу свою первую зарплату, и сейчас, поглощая сандвичи с тунцом и салат из водорослей, я чувствовала, что это и есть экстренная необходимость, а посему мысленно благодарила маму и папу за то, что они так добры к нам с Лили.

— Это его точные слова: «Добро пожаловать в кукольный домик, детка», — именно так. Ничего себе, да?

Она смотрела на меня, полуоткрыв рот, ложечка застыла в воздухе.

— У тебя самая обалденная работа, какую я только могу себе представить. — Это сказала Лили, которая считала, что, прежде чем поступать в аспирантуру, ей следовало с годик поработать в каком-нибудь приличном месте.

— Ну да, судя по всему, это классное место. Странноватое, конечно, но классное. — Я поковырялась в своем подтаявшем шоколадном мороженом. — Хотя я не знаю, может, на самом деле мне лучше было бы продолжить учебу.

— Вот-вот, тебе бы жуть как понравилась какая-нибудь почасовая работа, и чтобы весь заработок уходил на до неприличия дорогую и совершенно ненужную аспирантуру. Понравилось бы, скажи? Ты чему завидуешь — месту бармена в студенческой пивнушке, тому, что я торчу там до четырех утра и мне может нахамить любой надравшийся сопляк первокурсник, а потом, с восьми до шести, у меня занятия? Ты этого хочешь, да? И если я закончу аспирантуру — а это еще большой вопрос, закончу ли я, — нет никакой гарантии, что я найду работу. Совершенно никакой гарантии нет. — Она усмехнулась и отхлебнула глоток пива «Саппоро».

Лили занималась на кафедре русской литературы при Колумбийском университете и все свободное от занятий время занималась поисками каких-то ненадежных приработков. У ее бабки денег едва хватало на себя, стипендию ей тоже не выплачивали, поэтому было удивительно, как ей вообще сегодня удалось выбраться в суши-бар.

И, как всегда, когда она начинала жаловаться на судьбу, я повторила испытанный прием.

— Так зачем же тебе все это нужно, Лили? — спросила я, хотя уже миллион раз слышала ответ.