— Вам виднее, сэр. — уклонился от прямого ответа Шарп, проклиная себя за уклончивость, которую Батиста может истолковать, как покорность.

Что, похоже, и произошло. Батиста растянул губы в улыбке и, посмотрев на перевязанную голову Харпера, благосклонно поинтересовался:

— Слышал, вас вчера побеспокоили?

Шарп подивился осведомлённости капитан-генерала и кивнул:

— Да, сэр.

Улыбка стала шире. Батиста щёлкнул пальцами:

— Мне бы не хотелось, чтобы вы уезжали из Чили со стеснённым сердцем и рассказывали потом, что наша администрация не в силах обуздать разгул преступности на улицах главного города провинции. С гордостью уведомляю вас, мистер Шарп, что воры схвачены, а ваше имущество будет вам возвращено.

Он щёлкнул пальцами во второй раз. Ординарцы внесли в зал два тюка и водрузили их на стол.

— Откройте. — жестом указал Батиста на мешки, обращаясь к Шарпу с Харпером, — Откройте и проверьте! Я хочу быть уверен в том, что все ваши вещи в целости и сохранности. Извольте!

Друзья подошли к столу и, взявшись за тюки, высыпали их содержимое. На столешницу вывалилось пропавшее добро, но несвежая мятая одежда была выстирана и выглажена, обувь начищена, и Шарп не сомневался в том, что бритвы наточены до убийственной остроты.

— Как будто всё, — сказал Шарп и, спохватившись, поклонился, — Спасибо, Ваше Высокопревосходительство.

— Всё на месте? — отечески уточнил Батиста, — Ничего не пропало?

Шарп вдруг сообразил, чего не хватало. Портрета Наполеона. Напёрсток отыскался среди вещей, но изображения императора не было. Уже набрав воздуха, чтобы сообщить о пропаже, Шарп осёкся. Попахивало ловушкой. Батисте, увлекавшемуся Наполеоном, едва ли могло прийтись по вкусу то, что один из мятежников получит подарок от кумира капитан-генерала. Портрет Батиста, скорее всего, оставил себе, а, начни Шарп возмущаться, не видать им разрешения на въезд в Пуэрто-Круцеро, как собственных ушей. Чтож, придётся, видно, Бонапарту переслать подполковнику Чарльзу новый сувенир с кем-то более удачливым, нежели Шарп. Стрелок отрицательно помотал головой:

— Ничего не пропало, Ваше Высокопревосходительство.

Батиста щёлкнул пальцами в третий раз, и отделение солдат заволокло внутрь двух скованных узников в бурых обносках. Кандалы арестантов скрипели и позвякивали.

— А вот и сами воры! — объявил капитан-генерал.

Оба преступника были черноволосы, черноусы и напуганы до чёртиков. Шарп не помнил лица ублюдка, который в него стрелял, но, всматриваясь в узников, подполковник проникался уверенностью, что среди них его несостоявшегося убийцы нет. То ли усы у того мерзавца росли погуще, то ли ещё почему.

Батиста прервал размышления Шарпа:

— Что вы делаете с ворами у вас, в Англии?

— В тюрьму садим. Или ссылаем в Австралию.

— Какое милосердие! Неудивительно, что у вас столько злодеев. У нас, в Чили, всё проще.

Батиста достал из кармана платок и, подойдя к камину, обмотал тканью рукоять просунутой сквозь решётку кочерги. По крайней мере, Шарпу показалось, что кочерги. То, что это не кочерга, стало ясно, когда Батиста выдернул её из углей. На конце прута пылала раскалённая «L». От «ladron» — «злодей».

— Не надо, сеньор! Не надо! — ближайший к Батисте вор забился в руках солдат.

— Наказание за первое преступление — клеймение. За второе — смерть.