Фентон издал восклицание. Теперь он вспомнил об этом происшествии.

— Ага! — пробормотал полковник Хауард, искоса взглянув на него. — Тогда мне не нужно пересказывать злоключения комиссаров, о которых они поведали в отчете, столь же комичном, как любая пьеса мистера Шедуэлла. Отмечу только, что вовсе не призраки обливали их грязной водой, опрокидывали свечи, прятали их одежду в запертых спальнях, стреляли из пушки.

Автором этих проделок был их благочестивый писец — в действительности тайный роялист. С помощью двух сообщников, люка, пороха и нескольких химических препаратов он заставлял голубое пламя подниматься даже из pot-de-chambre. Писец именовал себя Джайлсом Шарпом, но его настоящее имя было Джозеф Коллинс по прозвищу Шутник Джо — в деревнях под Оксфордом его почитают и поныне.

В действительности этот человек был дворянином, — продолжал полковник, — и лучшим фехтовальщиком среди кавалеристов сэра Томаса Дрейкотта в битве при Вустере в 1651 году! Но, будучи бедняком, он был вынужден исполнять обязанности лакея. Надеюсь, вы поняли, что получится, если соединить его два имени?

— Конечно, — ответил Фентон, вцепившись в борта деревянной койки. — Джайлс Коллинс, который в моем присутствии вел себя то как клерк-пуританин, то как Шутник Джо, не потерялся бы ни среди добрых, ни среди злых духов.

Снова полковник Хауард бросил на него быстрый взгляд. Глаза Фентона блестели, но не от радости.

— Позвольте мне рассказать вам, — заговорил он, — чем занимались эти круглоголовые комиссары. В их задачу входило изгадить все, что принадлежало королю Карлу I. Его спальню они использовали как кухню, а столовую — как дровяной склад. Они разбили окна с витражами, изуродовали статуи, изрезали ножом картины, уничтожая все прекрасное и возвышенное…

Фентон внезапно умолк. Длинные пальцы полковника судорожно сжали курительную трубку, отчего она разломилась надвое.

— Отлично! — воскликну Фентон.

— Что? Вам по нраву эти кощунства?

— Нет, вы неверно меня поняли. Впервые за время нашей беседы вы проявили человеческие чувства.

— Человеческие чувства? — Полковник Хауард был озадачен. — Я и в самом деле не чувствую ничего уже много лет — с тех пор, как моя жена погибла во время большого пожара.

— У вас была жена? — осведомился Фентон.

Встав с койки, он подошел к столу и, вцепившись в его края, устремил на собеседника странный взгляд.

— У меня тоже была жена, — добавил Фентон, — и она тоже умерла. Ее отравили.

— Отравили?

По испуганному выражению лица полковника было ясно, что эту тайну хорошо хранили. Властям не было о ней известно.

— В камере, — тяжело дыша, продолжал Фентон, — я много об этом думал. Я могу сказать вам, кто отравил мою жену, и даже могу доказать это! Но мне не удастся ничего сделать, если я не получу разрешения написать друзьям за пределами Тауэра или как-нибудь связаться с ними. Ко мне не пускают посетителей, не дают пера, чернил и бумаги. Почему?

— Не знаю. Это вне пределов моей власти.

Фентон так тряхнул стол, что книги посыпались на пол.

— Вы уже слышали, сэр, что я догадываюсь о характере обвинений, выдвинутых против меня. Позвольте мне кое-что добавить. Разве я не говорил мнимому французу в Весенних садах, что восхищаюсь французской нацией? Разве я не крикнул толпе, напавшей на мой дом, что мог бы стать католиком? «Вы умеете предсказывать будущее?»— спросил их предводитель. И мне пришлось ответить: «Да».