Изменить размер шрифта - +
Если Юрий пишет записку – факт уже тревожный. Хуже, паршивый. Никогда опытный оперативник не станет без крайней надобности беспокоить коллегу на отдыхе. Слова «надеюсь, не понадобится» – для первоклассников. Если надеешься, то и не пишешь. А коли пишешь, значит, дела у тебя хреновые. Что могло привести сотрудника Интерпола в элитный турецкий отель? Наверняка через Турцию идут наркотики, но ведь не через этот пятизвездочный отель, где, конечно, уйма людей, но каждый из них на виду! Нечего гадать, инициатива у разработчика. Я должен молчать, ждать и не делать лишних движений.

 

* * *

 

«Шведский стол», ломившийся от изысканных яств и напитков, перечислить какие едва ли возьмется окончивший соответствующий техникум кулинар, мог поразить и не таких гурманов, как Гуров. Но поражало отсутствие пьяных и даже пьяненьких, хотя возможностей здесь – на каждом шагу. Может быть, выражение безотчетного удивления, которое можно было прочесть на лицах отдыхающих, означало одно – они не узнавали сами себя.

Устроившись поудобней в шезлонгах, Гуров и Мария предавались отдыху: он созерцал окружающий их покой, она углубилась в любимого Бунина, с чьим темно синим томиком не расставалась, кажется, никогда.

«Благодать! Вот так бы и жить всегда», – подумал Гуров.

– Сколько, по твоему, людей нас, бездельников, обслуживает? – сквозь нахлынувшую дремоту Гуров услышал вдруг голос Марии. Какой же ерундой она интересуется! И ответил первое пришедшее в голову:

– Семь или восемь, – имея в виду мальчишек в фирменных голубых костюмчиках, шнырявших среди лежаков и шезлонгов и разносящих кофе и колу.

– Врешь, изображаешь всезнайку!

– Возможно, и вру, – согласился Гуров лениво.

Марию буквально бесило его мгновенное признание во вранье, которое и доказывало, что человек говорит исключительно правду, а спорить, тем более доказывать, не собирается. Такая манера вести разговор ставила Гурова выше спорящих, демонстрировала безразличие к их суждению о предмете дискуссии, заодно и к ней. Он как бы заявил: «Дети, думайте что угодно, я знаю правду, этого мне достаточно». Из за подобной ерунды между Марией и Гуровым и происходили стычки, которые временами перерастали в ссоры.

Дремоту как рукой сняло. Гуров глядел на обидевшуюся Марию с детским изумлением, потом рухнул перед ней на колени, подняв руки к небу:

– Помилуй, государыня царица! Больше не буду перечить, ни единым словом, честное пионерское!

Соседи, кто понимал, смеялись; кто же не понимал, улыбались тоже: взрослым ведь тоже надо порой подурачиться! А где как не на отдыхе?

– Ладно, прощаю! – смилостивилась Мария, потрепала Гурова по волосам.

Мир был восстановлен. Так то оно лучше!

 

* * *

 

– Добрый вечер, господа соотечественники! Не помешаю? – К их столику подошел незнакомый Марии человек среднего возраста.

– Здравствуйте. Не помешаете. – Улыбочка у Марии вышла не то чтобы гостеприимная.

– Привет! – улыбнулся Гуров, изобразив на лице самое что ни на есть радушие.

– Еланчук Юрий Петрович, – представился подошедший.

Тут и Марии объяснять ничего не надо.

– Привет, Юрочка! – повторил Гуров, предлагая сходить за водочкой. Встреча все таки! У него же было.

– Спасибо вам, Лев Иванович, я уже и сам большой. – Еланчук поднялся, ушел стремительно.

– Вид у него уж очень несерьезный, – поглядела Мария на Гурова.

– Моя внешность и мне порой мешает работать, – вздохнул тот в ответ, думая между тем, что события развиваются куда стремительней, чем можно было предположить.

Еланчук вернулся с огромной тарелкой снеди и запотевшим бокалом пива.

Быстрый переход