– А там, кто знает? Чудеса случаются. Просто медики называют это иначе, вот и все. Спонтанная ремиссия, таков их термин. Или тебе заявляют, что первоначальный диагноз был поставлен ошибочно. Но кому, черт возьми, есть дело до терминов и названий? – Она пожала плечами. – Честно сказать, я не жду слишком многого. Но жизнь непредсказуема.

– Точно.

– Они напирают на лекарства, хирургию и радиацию. А ведь существует множество альтернативных способов лечения, которые не признает официальная медицина. Но порой они намного эффективнее. Судя по твоим рассказам, она начала искать выход из положения. И ей это уж точно никак не повредит.

– Ей уже ничто повредить не может.

– Да. И смена настроения тоже очень важна. Отношение к себе иногда в корне меняет ситуацию. Я не хочу сказать, что все целиком зависит от ее внутреннего самоощущения. Ясно, что болезнь поселилась в ее теле, но от сознания тоже зависит очень многое, не так ли?

– Абсолютно верно.

– И чудеса происходят. В точности, как считает она сама. Боже, да чудеса окружают нас каждый день. Взгляни хотя бы на нас двоих. Разве мы с тобой – не чудо?

– Именно так я бы это и определил.

– Так почему бы и Джен не стать таким же чудом? Знаешь, у меня предчувствие. Мне кажется, она выкарабкается.

– Вот это было бы волшебством, – сказал я. – Надеюсь, ты права.

– Думаю, права. У меня хорошие предчувствия.

В самый паршивый месяц, как считал Элиот. Ростки ландышей, лезущие из не ожившей еще земли. Путаница в генетической памяти и в желаниях. Тощие корни ловят влагу весенних дождей.

Это то немногое, что я по-настоящему понимаю в поэзии, но для меня достаточно.

Жестокий месяц. И как я догадываюсь, ближе к концу он стал для нее действительно очень жестоким, но она все выдержала. Джен так и не начала принимать никаких болеутоляющих средств, хотя многие из нас пытались уговорить ее пойти на это. И не застрелилась. Только с револьвером не расставалась, желая иметь выбор, но так им и не воспользовалась.

Я сижу в номере своего отеля. С моего стула виден Вандомский парк, но нашу новую квартиру отсюда не разглядеть.

Мы поселились на четырнадцатом этаже в задней части здания с хорошими видами на юг и на запад. Номер номинально остался за мной в качестве офиса, хотя не представляю, с чего бы мне вдруг захотелось встречаться здесь с клиентами. И для хранения документов мне не особенно требуется помещение. Все мои досье легко помещаются в коробку из-под сигар.

Но мне нравится иметь место, где можно уединиться, и Элейн ничего не имеет против.

Из окна я могу различить и еще одно здание, расположенное почти рядом с нашим. Нужно только перевести взгляд чуть правее, и вот он – высотный дом, где жил Глен Хольцман и где продолжает жить его вдова. Но ее окон из отеля никогда не было видно. Окна ее квартиры выходят на западную сторону с панорамой Гудзона и Нью-Джерси.

Иногда я сижу там, смотрю в окно, а ее номер телефона сам собой всплывает в памяти. Такое, по всей вероятности, я запоминаю навсегда.

«Это Мэтт, – мог бы сказать я. – Просто подумал, не одиноко ли тебе?»