Иностранцы смешались с русскими под шестью огромными люстрами с тремя тысячами ламп, обмениваясь сплетнями и поздравлениями в нишах, где были отмечены заслуги великих героев царской эпохи вместе с другими георгиевскими кавалерами. Максим Рудин расхаживал среди них, как старый лев, принимая как нечто само собой разумеющееся пожелания благополучия от представителей более 150 стран мира.

Монро заметил его еще издали, но его не включили в список тех, кого должны были представить лично, да и неразумно было приближаться к уходящему Генеральному секретарю. Незадолго до полуночи Рудин, сославшись на усталость, извинился и оставил своих гостей на попечение Петрова и остальных членов Политбюро.

Спустя двадцать минут Адам Монро почувствовал, как до его локтя кто‑то дотронулся; рядом с ним стоял безукоризненно выглядевший майор из преторианской гвардии Кремля. Бесстрастно, как и всегда, майор обратился к нему по‑русски:

– Господин Монро, следуйте за мной.

Его тон не допускал возражений. Монро не был удивлен: по всей видимости, включение в список гостей было ошибкой, это заметили и теперь его вежливо выпроваживают на выход.

Но майор двинулся не в сторону главного входа, а прошел в высокий восьмиугольный Владимирский зал, затем вверх по деревянной лестнице, огражденной бронзовой решеткой и наконец вышел на освещенную светом звезд Верхоспасскую площадь. Провожатый уверенно шел по проходам и сквозь двери, хорошо известные ему, но неизвестные большинству.

Следуя за ним, Монро пересек площадь и вошел в Теремной дворец. Возле каждой двери стояли молчаливые часовые, открывавшие их при приближении майора и сразу же закрывавшие за ними. Они миновали Проходные сени и прошли в конец Крестовой палаты. Здесь, возле двери в дальней стене, майор остановился и постучал. Изнутри последовало ворчливое разрешение войти. Майор открыл дверь, отступил в сторону и показал жестом, что Монро надо войти.

Третья палата в Теремном дворце – Золотая царицына палата, бывшая святая святых царей, куда постороннему было попасть труднее всего. Это – великолепная палата, отделанная красными, золотыми и мозаичными изразцами, с паркетным полом, покрытым толстым ковром. Она несколько меньше и уютней, чем остальные помещения. В этой палате цари работали и в полной конфиденциальности принимали послов. Возле окна для подачи челобитных стоял и смотрел наружу Максим Рудин. Когда Монро вошел внутрь, он повернулся к нему.

– Значит, насколько мне известно, вы покидаете нас, господин Монро.

Прошло двадцать семь дней с того момента, когда Монро видел его вблизи – в домашнем халате, покачивавшего в руках стакан молока в его личных апартаментах в Арсенале. Теперь он был одет в великолепно скроенный темно‑серый костюм, почти наверняка сшитый лондонской фирмой Сэвайл Роу. На груди у него блестели два ордена Ленина и звезда Героя Советского Союза. Подобное одеяние несомненно более подходило для Царицыных палат.

– Да, господин президент, – ответил Монро.

Максим Рудин посмотрел на свои часы.

– Через десять минут – уже экс‑президент, – небрежно бросил он. – В полночь я официально выхожу в отставку. Вы также, вроде бы, выходите?

Старая лиса отлично знает, что мое прикрытие нарушено в ту ночь, когда я встретился с ним, подумал Монро, и что поэтому я также обязан выйти в отставку.

– Да, господин президент, завтра я возвращаюсь в Лондон, чтобы выйти в отставку.

Рудин не стал приближаться к нему или протягивать руку для рукопожатия: он по‑прежнему стоял в конце комнаты – там, где когда‑то стояли цари, – в палате, где находился центр Российской империи. Он кивнул и сказал:

– Тогда желаю вам счастливого пути, господин Монро.

Он нажал на маленькую кнопку на столе, и сзади Монро открылась дверь.

– Прощайте, сэр, – сказал Монро.