|
Это оказалась просторная кладовка, в которой на полках стояли тридцать или сорок стеклянных контейнеров, наполненных алкоголем и некоторым числом объектов, которые вполне можно было описать как «интересные». Они варьировались от смехотворных до по-настоящему ошеломительных. Один за одним доктор доставал с полок свои сокровища, он показал мне сначала большой палец ноги, размером и цветом напоминающий съедобный гриб, затем разделенный надвое язык – судя по зажившим краям, его разрезали еще при жизни владельца, – за ним последовала кошка с шестью лапами, сильно деформированный недоразвитый мозг («Его извлекли из черепа повешенного убийцы», – поведал Фентиман гордо. «Ничего удивительного», – пробормотала я в ответ, думая о Доннере и размышляя, как выглядит его мозг.) и несколько младенцев, предположительно мертворожденных, с сильными уродствами и мутациями.
– Поглядите-ка на это, – сказал он, поднимая дрожащими руками высокий стеклянный цилиндр. – Это бриллиант моей коллекции. Один из самых известных медиков Германии, герр доктор Блюменбах, знаменитый своей коллекцией черепов, убеждал меня – нет, прямо-таки изводил меня, заверяю вас! – расстаться с этим экземпляром в его пользу. «Это» было черепами и позвоночником двухголового младенца. И вид этого артефакта захватывал дух. Такой предмет мог быстро убедить любую женщину детородного возраста откреститься от секса. Хоть коллекция доктора и была, мягко говоря, отталкивающей, экскурсия позволила мне подойти к истинной причине моего визита. – Это действительно невероятно увлекательно, – сказала я, наклоняясь вперед, как будто чтобы изучить пустые глазницы парящих в алкоголе черепов. Они были целиком развитые и отделенные друг от друга, расщепился только позвоночник. Призрачно-белые, черепа висели в жидкости так близко друг к другу, что соприкасались круглыми лбами, как будто между ними был какой-то секрет; они на секунду расходились, только когда цилиндр приходил в движение. – Как думаете, чем мог быть вызван подобный феномен? – О, несомненно, это какой-то серьезный шок, пережитый матерью, – заверил меня доктор. – Женщины в положении так уязвимы, невероятно чувствительны к любым перепадам настроения и сильным впечатлениям. Их нужно ограждать от любых потрясений. – Безусловно, – пробормотала я. – Но, знаете, некоторые дефекты, вот этот, например, думаю, могут быть результатом сифилиса у матери. Так и было. Я узнала типично деформированную челюсть, узкий череп и провалившийся нос. Этот ребенок был забальзамирован во плоти и безмятежно лежал в бутыли, свернувшись. Судя по размерам и отсутствию волос, он был недоношенным – я искренне надеялась, ради его же блага, что он родился мертвым. – Шифи… сифилис, – повторил доктор, слегка покачиваясь. – О да. Да, да. Я приобрел это маленькое создание… эм… – С опозданием ему пришло в голову, что сифилис не самая подходящая тема для разговоров с леди. Мозги убийц и двухголовых детей вполне можно обсудить, но никак не венерические заболевания. У него в кладовке – я почти уверена – стояла банка с мошонкой негра, который страдал слоновой болезнью, – и этот экземпляр он мне не показал. – У проститутки? – дружелюбно подсказала я. – Да, полагаю, подобные несчастья не так уж редки среди подобных женщин. К моему неудовольствию, он ускользнул от нужной мне темы. |
