— А где тренироваться? — раздался другой голос.

— Слушай, парень, — возмутился Василий. — Вот у него и тренируйся, когда очухается. Он все равно секцию в конце лета собирался открывать. Адреса пока не скажу, не знаю. Но как только увидишь рекламу с этим индивидуумом, все поймешь… А если не увидишь рекламы, все равно поймешь.

Сема повернулся к Василию:

— Вась, ты чего?

— Раньше надо было думать, индиго, когда без масок на штурм пошли. Я в окне уже десятка два видеокамер насчитал.

— Полагаешь, нам придется…

— Уже пришлось. Все, Семка, кончилось подполье.

— Сдали блин ЕГЭ, будь оно неладно, — пробубнил Сема, переступая тело Ахрама.

* * *

Два дня спустя.

Пиджака не было, но и без плечиков плечи распухли так, что походили на рыцарские латы. Куда там каким-то плечикам пиджака. Скорпион лежал под легкой простыней без движения, только глаза бегали по комнате, да не потерял способности разговаривать. А стоило пошевелить распухшей рукой или ногой, как мигом вспоминал костры инквизиции, что зрел в родовых снах.

Эх, таких красивых девушек жгли эти импотенты в рясах. Самих бы всех на костры. Лично бы дров подкинул. Сколько миллионов взошло на костры ради пары-другой строчек в книжечке?.

Подсознание заботливо подкидывало последние два дня воспоминания мук просвещенных предков. За любую толковую мысль цивилизованная Европа бросала гениев прогресса на костры. Мракобесие в рясах делало все, чтобы искоренить «ересь».

Странное, странное человечество. Что это за святые писания, ради которых лилась кровь, горело мясо, крушились кости. Если священное слово — подарок Бога, то их интерпретации человеком — насмешка его противоположности.

Утрешнее солнце пробивалось сквозь ветхий заслон воздушного тюля, огненные лучи падали отблеском на рыжие волосы Валерии. Изумрудные глаза смотрели заботливо, нижняя губа то и дело подвергалась безжалостному изжевыванию, чередуясь с еще более безжалостной улыбкой. Чистой и ясной, как сам первородный свет.

Она снова рядом, пришла с первой зарей. Сидит бесшумно, как мышка. Сон не тревожит, не будит, только ждет, смотрит и печалится. То возьмет и расчесывает длинные черные пряди, то гладит по руке, тяжело вздыхая.

Берегиня. Уходи от меня, пока не поздно. С такой жизнью не будет тебе покоя.

Грудная клетка невольно тяжело вздохнула, сердце радостно затрепетало. Сложно притворяться спящим, когда ощущаешь ее ауру на расстоянии вытянутой руки. Приоткрыв глаза, Скорпион виновато улыбнулся.

Заботливые руки тут же поднесли кружку с соком, трубочка коснулась губ.

Как вовремя, во рту поутру далеко не фиалки. Надо будет спросить у Рыси как он без зубной пасты обходится, всегда от него шалфеем, мятой и ромашкой пахнет.

— Прости, Лер, я снова пропустил наше свидание.

Нежный палец коснулся губ.

— Не говори ничего. Мне не за что тебя прощать, ты спас детей. На этот раз я все видела по телевизору собственными глазами. К тому же, лимит прощений далеко не исчерпан. Я до сих пор помню, как в апреле ты опоздал ко мне на день рождения, со своих бесконечных заданий. Я тогда заперла дверь, отключила все телефоны, а ты залез с Семой на крышу моего десятиэтажного дома и спустился на шестой этаж по веревке, с загипсованной рукой, к груди прижимая букет из тридцати трех белых роз. В тот день я заранее простила тебя за все опоздания на полгода вперед. Так что до сентября можешь мелькать в телевизоре в новостях… Я, наверное, привыкну. Все в порядке.

Грудь разрывало сладкой болью любви, тепла и нежности, благодарности и нечеловеческого счастья.

Любит, ждет, понимает. Как выкроить на нее побольше времени? Как чаще держать в стальной ладони ее заботливую нежную ручку? Может, бросить все к чертям? Всю эту суету, борьбу с невозможностью, грязью и чернью.