– Вы молоды. А дети часто умирают.

Мне казалось возмутительным то, что он говорит. Да как он смеет приравнивать Жана ко всем остальным детям? Неужели он не понимает… какой Жан особенный? Такого ребенка нельзя ни с кем равнять! Он мой! И я не дам ему умереть, ни за что!

Не глядя на меня и собирая инструменты, врач произнес:

– Что вы скажете насчет морфия?

– Вы хотите усыпить моего ребенка? Убить его?

– Я хочу облегчить его страдания.

– Я запрещаю вам это.

– Что ж… Ничего иного я предложить не могу. Медицина в этом случае бессильна.

– Вы уезжаете?

– Да. Здесь сейчас нужен не я, а священник.

Я едва удержалась, чтобы не ударить его. Только таких слов мне и не хватало! Я рванулась к звонку, с силой тряхнула его и сказала вошедшей экономке:

– Проводите этого господина. И заплатите ему за его услуги.

Дверь за ними закрылась. Мне показалось, что я чувствую облегчение от ухода этого человека. По крайней мере, никто не станет твердить мне на ухо, что Жан умрет. Это просто невероятно. Это не может быть правдой. И мне не нужны вороны, накликающие беду!

– Моя любовь защитит его, – пробормотала я поднимаясь. Мельком взглянув на часы, я увидела, что сейчас уже десять.

Маргарита вышла из комнаты Жана. Я вопросительно посмотрела на нее.

– Он задыхается, – прошептала она, не сдерживая слез. – Дифтерия… Это так страшно!

– Не страшнее, чем оспа или корь. От них же поправляются!

– Бывает… Надо позвать отца Ансельма.

Таких слов я от Маргариты не ожидала. В упор взглянув на нее, я прошептала:

– Уходи. Ты не нужна мне сейчас.

– Я не могу уйти. Я люблю его, как внука!

– Но ведь ты уже похоронила его. А я даже не думаю ни о чем подобном!

Шатаясь, как пьяная, Маргарита вышла, прижимая к лицу платок. Я вошла в комнату сына, села на краешек постели. Глаза у меня были сухие. Но я почувствовала, как ужас ледяной рукой снова сжимает сердце, как все во мне цепенеет. Дрожь пронзила все тело. Пересиливая себя, я взяла Жана за руку. Он оттолкнул меня. Голова его металась по подушке. Я подняла голову и снова произнесла слова молитвы. Ведь тогда Бог прислал доктора… Если молиться искренне, от всей души, молитва обязательно будет услышана! И произойдет чудо. Сейчас я свято верила в это.

– Пить, – простонал Жанно.

Я взяла стакан и осторожно стала поить сына. Он проглотил всего несколько капель. Что-то тяжело заклокотало в его горле, он весь посинел, тело его изогнулось, как от невыносимой муки. «И я ничем, ничем не могу помочь!» – мелькнула у меня мысль. Жан задышал часто, хрипло, натужно, но синева не проходила, и я, честно говоря, не представляла себе, что будет дальше.

– Господи, спаси его, – прошептала я, вся дрожа. – За что ему все это? Пусть лучше я… кто угодно, только не он!

Потянувшись к столику, чтобы поставить стакан, я сползла с постели и подняться была уже не в состоянии. Я опустилась на пол, припала лбом к изголовью кровати. Слез у меня уже не было. Я чувствовала, как растет жуткая пустота внутри. Эта пустота давила, угнетала, сжимала сердце. И такая боль пронзила виски, что мне казалось, я схожу с ума.

Звон шпор и чьи-то быстрые громкие шаги раздались на лестнице. Я не пошевелилась. Вероятно, это вернулся Брике, чтобы сказать, что не нашел доктора. Это сейчас было не важно. Мне же сказали, что поможет только чудо. Значит, надо молиться. Но, честно говоря, даже на это у меня сейчас не было душевных сил: так я была опустошена.

Дверь распахнулась. Свет из коридора залил комнату.