— Тут всегда было так написано? — спросил он. — Мне казалось, тут что-то говорилось о нашей свадьбе. — Потом он достал и прочел текст на единственном листе бумаги с оборванными краями, и на лбу его собрались морщины. — Я этого не писал.

Он перевернул лист на чистую сторону, точно ожидал увидеть там что-то другое.

— Ты этого не писал? — переспросила она. — Правда не писал? — Гордон помотал головой. Белинда стерла с подбородка малышки ручеек молока. — Я тебе верю, — сказала она. — Я решила, что это ты, но это не ты.

— Не я.

— Дай я еще раз прочту. — Он протянул ей лист. — Так странно. Я хочу сказать, это не смешно, и даже неправда.

На листе было отпечатано краткое описание двух предыдущих лет совместной жизни Гордона и Белинды. Согласно тексту, это были несчастливые два года. Через шесть месяцев после свадьбы Белинду укусил за щеку пекинес, причем так сильно, что щеку пришлось зашивать. И что еще хуже, были повреждены нервы, и она начала пить, наверное, чтобы притупить боль. Она подозревала, что ее лицо Гордону отвратительно, а рождение ребенка, если верить письму, было отчаянной попыткой сохранить семью.

— Зачем им такое писать? — спросила она. — Им?

— Кто бы ни написал эту гадость. — Она провела пальцем себе по щеке: кожа была гладкой и безупречной. Белинда была очень красива, хотя и выглядела сейчас усталой и слабой.

— Откуда ты знаешь, что это «они»?

— Не знаю, — сказала она, перенося малышку к левой груди. — В этом есть что-то от «они». Такое обычно делают «они». Написать всякие гадости, подменить старое письмо и ждать, пока один из нас прочтет. Ну вот, Мелани, ну вот, такая хорошая девочка…

— Выбросить?

— Да. Нет. Не знаю. Наверное… — Она погладила лобик девочки. — Лучше не надо. Оно может понадобиться как улика. Интересно, не мог ли Ал это организовать? — Ал был самым младшим из братьев Гордона.

Гордон убрал лист в конверт, а конверт в коробку, которую затолкал под кровать, где она была более или менее забыта.

В последующие месяцы они оба не высыпались: приходилось вставать из-за ночного кормления и постоянного плача, потому что у Мелани был слабый животик, и случались колики. Коробка так и осталась под кроватью. А потом Гордону предложили работу в Престоне, в нескольких сотнях миль к северу, а поскольку клиника предоставила Белинде отпуск, и в ближайшее время она не собиралась возвращаться к работе, то эта идея показалась ей привлекательной. Они переехали.

Они нашли дом в ряду таких же красных домов — высокий, старый, глубокий. Белинда время от времени замещала какого-нибудь врача в местной ветеринарной клинике, осматривала мелкий скот и домашних животных. Когда Мелани исполнилось полтора года, Белинда родила сына, которого назвали Кевином в честь покойного дедушки Гордона.

Гордон стал полноправным партнером в архитектурной фирме. Когда Кевин пошел в детский сад, Белинда вернулась к работе.

Коробка же не пропала. Она лежала в пустой комнате на верхнем этаже под грозящей обрушиться стопкой номеров «Журнала архитектора» и «Архитектурного обозрения». Время от времени Белинда вспоминала про коробку и ее содержимое, и однажды вечером, когда Гордон уехал на несколько дней в Шотландию, чтобы дать консультацию по перестройке фамильного особняка, она не только вспомнила.

Дети спали. Белинда поднялась по лестнице в неотделанную часть дома. Переложив журналы, она открыла коробку, которая (там, где ее не скрывали журналы) была покрыта толстым слоем непотревоженной за два года пыли.