Общим для мифологий Толкина и Дансени являлось общее и для всех «первобытных мифологий» представление о весьма несовершенных богах как объективных хранителях мирового порядка. Неудивительно — Дансени именно «первобытной мифологии» и подражал (не без пародирования), а Толкин её же амбициозно «воссоздавал» средствами литературы. Однако подлежащие концепции, конечно, совершенно разные у обоих авторов, даже противоположные. У Дансени, в рамках мира чисто языческого, боги действительно не только легкомысленны, но корыстны и несправедливы. Конечно, есть образ Маны — типичного «невидимого бога» «первобытных мифологий» — довольно ироничная дань Дансени модной тогда теории первоначального единобожия. Но для Толкина данная теория была естественна и законна, и Илуватар — не пассивный Мана. Это, конечно, образ «мифологический», но образ-отражение христианского Бога. Валар, его творения (духи Чистилища, как мы помним), — «языческие боги» лишь поневоле. Их ошибки — не преступления, а следствие добросовестных заблуждений. В своих действиях они вовсе не по ту сторону добра и зла, руководствуются моралью и правом. Это, несомненно, была одна из главных причин того, что влияние Дансени на пантеон в основном ограничивается «Книгой забытых сказаний».

Создав собственный «вторичный мир», Толкин, конечно, уже с несколько меньшим вниманием относился к опыту предшественника — тот перестал быть уникальным! Однако Дансени он продолжал уважать и время от времени читать. Неудивительно, что влияние продолжалось, хотя не настолько интенсивно. Небольшое стихотворение «Mewlips» («Синегубки» в переводе С. Степанова), как полагают, написано под влиянием рассказа «Сокровища гиббелинов» из «Книги чудес». Некоторые дополнительные детали, возможно, обеспечены другим «воровским» рассказом из того же сборника — «Как Нут практиковался на Гнолах».

Чувствуется влияние Дансени и в некоторых ключевых образах мифологии Толкина. Едва ли Толкин прямо заимствовал что-либо из «Дочери короля Эльфландии». Но этот вышедший в 1924 г. роман создавал важный литературный прецедент. Впервые со времён Спенсера «подлинная традиция» об эльфах полноценно вернулась в английскую литературу. Толкин, и сам уже склонявшийся к фольклорно-эпической трактовке эльфов как вполне человекоподобных и величественных существ, именно с этого времени закрепляет её в своём «Легендариуме». Следует отметить, что Дансени дал Толкину и иной важный прецедент — употребление elves вместо elfs. Из мелких, заимствованных у Дансени «эльфийских» мотивов — необычная крепость эльфийского вина из Дорвиниона («Баллада о детях Хурина», «Хоббит»). У Дансени в двух рассказах (один в «Книге чудес») почти в тех же словах описывается невероятно крепкое вино гномов (не dwarfs, а именно gnomes, то есть, по Толкину, опять же эльфов).

Дансени, вероятно, повлиял и на излюбленный Толкином образ драконов. Последние в рассказах лорда встречаются не так уж редко, и при этом их изображение вполне традиционно. Драконы, в отличие от викторианской и поствикторианской сказки, предстают здесь как вполне «серьёзные» и впечатляющие существа — в полном согласии с запросами Толкина. С учётом незнакомства его с книгами К. Морриса или равнодушия к ним, Дансени и здесь оказывается едва ли не единственным близким по времени прецедентом. Дансени также, ещё до Толкина следуя У. Моррису, ввёл идею «драконьей пустоши» — разора, творимого вокруг себя драконом (кстати, как раз в «Сокровищах гиббелинов»).