Джек сел, а Андре принялся расхаживать, точно так же, как делал, когда комментировал игру актеров после репетиций.

— Мы знаем, что Луиза шпионка. И притом довольно успешная.

— Она всего лишь наивная, юная идеалистка, — прервал его Джек. — И ее принудили к этой роли.

— О, я уверен. И принудил ее к этому не кто иной, как пятьсот девяносто седьмой, то есть фактически вы сами. Но вы будете пытаться защитить ее, поскольку теперь вы ее любовник. И когда всплывет эта история, вам будут завидовать все мужчины Филадельфии! — Андре лучезарно улыбнулся. — Включая и меня. Мне ведь и самому она очень нравится. Но наше с вами к ней отношение, увы, не спасет ее от петли.

Джек сглотнул.

— Вы не...

— Мне придется сделать это pour encourager les autre — чтобы другим было неповадно. Они ведь вешают наших шпионок, вот и мы будем вешать шпионок мятежников. Да, мы наденем на ее прелестную шею шелковую петлю, вздернем на виселицу и будем смотреть, как она дрыгает ногами, если вы... — Тут улыбка, которая не сходила с лица Джона Андре, стала еще шире: — Если вы полностью не сознаетесь в вашей черной измене и не раскроете нам всю вашу шпионскую сеть, со всеми кличками, подлинными именами, шифрами, ключами и явками! Только в этом случае, зная, что именно вы подло и хладнокровно сбили с пути юное, невинное создание, мы могли бы проявить к ней снисхождение. Вас, конечно, не спасет ничто, но вот ее при таком повороте дела судьи, пожалуй, пожалеют.

Перспектива взять вину на себя, чтобы спасти Луизу, в этих обстоятельствах выглядела соблазнительно. Проблема, однако, заключалась в том, что Андре с его пытливостью не удовлетворился бы голословным признанием. А никакими сведениями о «шпионской сети» Джек не располагал.

— Это абсурд! Все знают о моей верности по отношению к Бургойну и армии. Я ношу красный мундир почти двадцать лет.

— Я скажу вам, что все знают о Джеке Абсолюте!

Андре остановился позади Джека, сцепив руки за спиной, и голос его зазвучал вкрадчиво:

— Ваша мать была актрисой — не актрисой-любительницей, но профессионалкой, со всеми вытекающими отсюда последствиями...

— Меня, сэр, можете оскорблять какими угодно прозвищами, но вы не джентльмен, если позволяете себе нападки на женщину, к тому же давно умершую.

— Согласен, — слабо улыбнулся Андре, — это недостойно. Давайте будем считать, что Джейн Фиц-Симмонс была чиста и невинна — настолько, насколько испорчены бывают многие особы, избравшие ее ремесло. Речь, однако, не о ее безупречной нравственности. Вы же не станете отрицать, что она была ирландкой? И что она с симпатией относилась к мятежникам?

— Это бездоказательно. Люди относятся к ирландцам предвзято. Как, например, вы ко мне.

— Однако кровь есть кровь, разве не так? Не спорю, в основе иных моих соображений и вправду лежат домыслы, но разве они не позволяют перебросить аккуратный мостик к фактам? — Он остановился и выглянул в окно, за которым во тьме снова повалил снег. — Десять лет назад вы распростились с королевской службой, чтобы охотиться за богатством в Индии...

— В Индии я не просто «охотился за богатством», а служил в войсках Ост-Индской компании. Я носил красный мундир и служил Короне, когда вы, молодой человек, еще бегали в коротких штанишках.

— Мундир вы носили, сэр, не спорю, но вот служили при этом только себе. Искали своей выгоды. Все знают, как отчаянно вы стремились раздобыть денег, чтобы спасти ваши семейные владения, которых вы едва не лишились из-за сумасшествия и банкротства вашего отца. Кстати, мы снова возвращаемся к тому, что кровь есть кровь. Склонность к своеобразным суждениям и поступкам вы могли унаследовать не только по материнской линии.