Живя среди вольной, богатой природы, он и сам был волен, как стихия, быстро загорался новыми идеями, планами, воспламенялся любовью или гневом. Величественная красота окружала его — вот почему он чтил красоту человека и природы. Нетерпеливый, неистовый, порывистый, он отчаянно любил щегольнуть, поразить, преувеличить; первобытно-грубые ощущения неизменно привлекали его, но и романтическая прелесть, изобилие родных мест сказались в его натуре: его горячая сила сочеталась с почти женской восприимчивостью к красоте и к страданиям. Прямой, искренний, нередко шумливый, грубоватый, он никогда и ни в чем не подозревал своих братьев людей и верил в честность каждого до тех пор, пока не убеждался в обратном. Вот почему он был зачастую чрезмерно доверчив, легковерен, вот почему ничего не стоило сыграть над ним любую шутку.

Своим бесстрашием, выносливостью, живучестью он напоминал медведя гризли — эмблему, изображенную на флаге штата. Верный своим убеждениям, привязанностям, щедрый и великодушный, способный испытывать злобу, лишь столкнувшись с нищетой или несправедливостью, он был настоящим язычником, пантеистом, который как божество почитал красоту и стихийные силы природы. Неисправимый оптимист, исполненный веры в прогресс, он был готов посвятить жизнь построению разумного человеческого общества на земле.

***

К весне 1913 года он стал самым знаменитым и высокооплачиваемым писателем в мире, заняв место, принадлежавшее Киплингу на заре столетия. Его рассказы и романы переводились на русский, французский, голландский, датский, польский, испанский, итальянский и древнееврейский языки. Его фотографии появлялись в таком количестве, что миллионам людей стало знакомо и дорого это молодое, красивое, четко очерченное лицо.

До самых глухих уголков земли доползали небылицы о Джеке Лондоне. Каждое его слово, каждый шаг тотчас подхватывали и повторяли газеты, а если повторять было нечего — что за беда, газетчики сами фабриковали свеженький материал. «Помнится, в один и тот же день обо мне появилось три сообщения. В первом утверждалось, что в городе Портленд (штат Орегон) со мной поссорилась жена, сложила свои вещи в чемодан и отбыла на пароходе в Сан-Франциско, к матери. Ложь номер два заключалась в том, что в городе Эврика (штат Калифорния) я затеял скандал в пивной и меня избил какой-то лесопромышленник-миллионер. Третья выдумка гласила, что на одном горном курорте (штат Вашингтон, на сей раз) я выиграл пари на сто долларов, поймав в озере форель какой-то совершенно не поддающейся лову разновидности. Нужно сказать, что в тот день, о котором идет речь, мы с женой находились в глуши заповедных лесов на юго-западе Орегона, вдали от железных и автомобильных дорог, телефонных и телеграфных линий».

Он никогда не отвечал на подобные фальшивки, никогда не защищался, хотя порой они больно задевали и раздражали его. «А известно ли вам, что когда некая студенточка забрела на холмы возле Беркли и на нее напал бродяга, газеты заявили, что это был, без сомнения, не кто иной, как Джек Лондон!» Его ни разу не приглашали в Сан-францисский клуб печати, однако когда членам клуба понадобилось выстроить себе помещение, они, не задумываясь, попросили его пожертвовать две тысячи долларов, — единственный случай, когда отказ доставил ему удовольствие».

Но куда хуже этих лживых и чаще всего клеветнических измышлений, появлявшихся в печати, были статьи и брошюры, распространявшиеся под его именем.