— Мне кажется, у вас осталось кое-что, что принадлежит мне, — наконец не выдержал обеспокоенный Тобиас.

Доктор Хардуик вопросительно нахмурил брови.

— Вам?

— В таком случае то, что принадлежит сестре моей жены.

— О, вы хотите получить ожерелье этой девушки? — Старик стал шарить по карманам сюртука.

— Надеюсь, вы не потеряли его?

В это время доктор медленно извлек колье из маленького, где обычно носят часы, кармашка своей жилетки.

— Вы слишком выдаете себя, — сказал он Тобиасу, подняв перед ним в воздухе колье Лиззи.

— Сэр? — промолвил Тобиас и сильно покраснел. Доктор Хардуик опустил колье в нетерпеливые руки Тобиаса.

— Я надеюсь, вы отнесетесь к сестре своей жены с такой же бережностью, с какой я отнесся к ее ожерелью.

Тобиас не поверил своим ушам. Он смотрел в желтоватые глаза чужого ему человека, который смело встретил его взгляд. Под выцветшими бакенбардами Тобиасу почудилась добрая улыбка. На какое-то мгновение возникло желание рассказать ему о всех своих бедах, найти медицинское решение того кризиса, который грозит разрушить весь его мир.

Но, заметив презрительную усмешку на губах старика и холод в его глазах, он круто повернулся и пошел к ждущему его экипажу.

Глава 58

Дорогой Генри!

Я представляю, как ты ждешь меня, как ищешь. Я вижу тебя стоящим в дверях дома, вижу, как ты выходишь на улицу, как смотришь из окна в щелку занавески. Я представляю, как ты думаешь, что за человек твой Па. Ты осторожен.

Я тоже был осторожным пареньком. Особенно я следил за Томом, и правильно делал. Том в свои восемнадцать стал высоким и почти красивым. Волосы у него были густые и кудрявые, и в этом была его удача — они скрывали его уродливые уши. А вот его рот с красными сочными губами, казалось, служил ему только для того, чтобы изливать мне свою концентрированную злобу и утолять аппетит. Этот парень был охоч и до поцелуев, но окружил себя каким-то ореолом конспиративности, а в его глазах неизменно были жестокость и злоба.

— Мы братья, Джек, — бывало, говорил он, низко наклоняясь ко мне, когда мы сидели за знаменитым резным дубовым столом в таверне «Лебедь о двух головах». — Нам не нужны чужаки в нашей работе.

«Чужаками» он считал Сайласа, который, несмотря на заключение, из камеры контролировал большую часть нашей деятельности и, по мнению Тома, присваивал себе львиную долю добычи. Мери Бриттен запретила ему говорить с ней об этом, поэтому все свои обиды и накопившуюся горечь он изливал мне. Схватив меня за запястье и больно сжав его, он доверительно шептал:

— Ты наш не по крови, но ты член семьи. Я готов умереть за тебя, Джек, — и так далее.

Подобные излияния чувств смущали меня, и даже когда я сам научился отвечать ему тем же, — потому что он был вспыльчив и уязвим и нуждался в похвалах, — и сказать по правде, мне просто было жалко его.

Итак, глядя на Тома сверху вниз, я перестал следить за ним пристально, так, как следовало бы.

Подшучивая над Томом, я пытался этим привлечь Софину на свою сторону, но она решительно отказывалась.

— Тебе должно быть стыдно, — говорила она, — имея брата, готового умереть за тебя, насмехаться над ним.

В Томе — это дорого потом ей обошлось — она видела только то, что хотела видеть. Она не понимала, какую ненависть он испытывал к ее отцу.

Том был скрытен в своих поступках и тщателен и искусен в обращении с инструментами, это счастливое сочетание сделало его талантливым взломщиком. Перестав пренебрегать своими обязанностями подмастерья, он стал любимчиком мастера.