— Ах, Дженни, — сказал он ей, как ребенку, — ваше счастье, что вы молоды. Это — самое лучшее, самое дорогое в жизни.

— Правда?

— Да, только вы этого еще не понимаете. Это всегда начинаешь понимать слишком поздно.

«Я люблю эту девушку, — сказал он себе в тот вечер. — Я хотел бы никогда с ней не расставаться».

Но судьба готовила ему еще один удар. В отеле стали поговаривать, что Дженни, мягко выражаясь, ведет себя странно. Дочь прачки никогда не убережется от неодобрительных замечаний, если в ее наряде, что-нибудь не соответствует ее положению. У Дженни увидали золотые часы. Старшая горничная сообщила об этом матери.

— Я решила с вами поговорить, — сказала она. — Вам не следует посылать к нему дочь за бельем, а то уже пошли пересуды.

Миссис Герхардт так растерялась и огорчилась, что не могла вымолвить ни слова. Дженни ничего ей не говорила, но она даже сейчас не верила, что тут есть повод для серьезного разговора. То, что сенатор подарил Дженни часы, растрогало ее и привело в восторг. Ей и в голову не приходило, что доброму имени ее дочери грозит из-за этого какая-либо опасность.

Она вернулась домой очень расстроенная и рассказала Дженни о случившемся. Но та не признавала, что в ее поведении есть что-нибудь плохое. Она смотрит на это совсем иначе. Однако она не рассказала подробно о своих встречах с сенатором.

— Какой ужас, что пошли такие толки! — сказала мать. — И ты правда подолгу остаешься у него в комнате?

— Не знаю, — ответила Дженни, которую совесть заставляла хоть отчасти признать истину, — может быть.

— Но он никогда не говорил тебе ничего неподходящего?

— Нет, — ответила дочь, не подозревая, что в ее отношениях с Брэндером может быть что-нибудь дурное.

Если бы мать еще немного порасспросила Дженни, она бы узнала больше, но для собственного душевного спокойствия она была рада поскорее прекратить разговор. Хорошего человека всегда стараются оклеветать, это она знала. Дженни была немножко неблагоразумна. Люди всегда не прочь посплетничать. Жизнь так тяжела, и разве могла бы бедная девушка поступать иначе, чем поступала Дженни? От таких мыслей миссис Герхардт расплакалась.

В конце концов она решила сама ходить к сенатору за бельем.

Итак, в следующий понедельник она постучалась к нему. Брэндер, ожидавший увидеть Дженни, был удивлен и разочарован.

— А что случилось с Дженни? — спросил он.

Миссис Герхардт надеялась, что он не заметит подмены или по крайней мере ничего не скажет, и теперь не знала, что ответить. Она посмотрела на него простодушно и беспомощно и сказала:

— Дженни не могла нынче прийти.

— Но она не больна?

— Нет.

— Рад это слышать, — сказал он покорно. — А вы как себя чувствуете?

Миссис Герхардт ответила на его любезные вопросы и простилась. После ее ухода он задумался, спрашивая себя, что же могло произойти. Ему и самому было странно, что его занимают такие вещи.

Однако в субботу, когда белье снова принесла мать, он почувствовал неладное.

— В чем дело, миссис Герхардт? — спросил он. — С вашей дочерью что-нибудь случилось?

— Нет, сэр, — ответила она, слишком расстроенная, чтобы лгать.

— Почему же она больше не приносит белье?

— Я… я… — миссис Герхардт заикалась от волнения. — Она… про нее стали нехорошо говорить… — с усилием сказала она наконец.