Дженни покачала головой.

— Поговорим о чем-нибудь другом.

Мун подмигнул.

— Знаешь, Джон, — сказал он, взвизгивая и похрюкивая (очевидно, таким голосом он говорил на сцене), — бывало, я чертовски здорово обедал тушеной говядиной на Друри-лейн за три с половиной пенса. А уж за шесть тебя кормили как лорда.

— С этим сейчас тоже худо, — сказал Стоукс. — Все вздорожало, и актеры в том числе.

— А актрисы? — весело спросила Дженни.

— Да их и нет вовсе.

Дженни искренне возмутилась:

— Как? Джон Стоукс, вы имеете наглость…

— Нет, нет, сударыня, — сказал Стоукс полушутя-полусерьезно. — Я не говорю, что у вас нет задатков актрисы, и притом весьма хорошей, но вам нужно по меньшей мере еще лет пятнадцать, чтобы образоваться в то, что мы называем актрисой…

Ее испуг был не совсем притворным.

— Пятнадцать лет! Как много…

Мун остановил ее.

— Нет, вовсе не много. Ты удивишься — верно, Джон, она удивится…

— Однажды утром вы оглянетесь, — произнес Стоукс с неподдельной грустью, — а их…

— И след простыл! — Но это были уже слова миссис Ладлоу, которая влетела на всех парусах, дрожа от гнева, или от волнения, или от другого столь же сильного чувства. — И след простыл! — повторила она душераздирающим голосом. Позади нее стояла Сара и еще одна молодая актриса.

Дженни тревожно посмотрела на них.

— Что?

— Кого след простыл? — вскричал Стоукс.

— Не говорила ли я, что этот негодяй Варли, приезжавший к нам на прошлой неделе, — возопила миссис Ладлоу, — должно быть, рыщет повсюду в поисках актеров для миссис Брогэм, у которой теперь патент на владение театром «Олимпик»? Не говорила ли я, девушки? И не будь я Фэнни Ладлоу, если он не дебютирует в «Олимпике» через неделю, считая от сегодняшнего дня, как только они отпечатают и расклеят афиши. Мы с мистером Ладлоу распрощались с «Олимпиком», когда патент был у мадам Вестрис. «Больше сюда ни ногой», — сказала я мистеру Ладлоу…

— Но кого же след простыл? — спросил Стоукс.

— Не сказавши ни слова… даже не простился. Небось два вечера просидел с этим Варли, все требовал ролей, торговался из-за жалованья и рекламы.

— Но кто же, кто?

— Да Джулиан Напье, конечно. Кто же еще? — Она взглянула на Дженни. — Дитя мое, ты бледна, как привидение.

— Разве? — спросила Дженни. Она попыталась улыбнуться и упала без чувств. Мгновенно свет и краски начали тускнеть, комнату заволокло бурым сумраком, и все фигуры теперь выглядели так, словно сошли со старой сепии.

— Мужчины, — команда миссис Ладлоу прозвучала уже гораздо тише, — принесите воды и рюмку бренди да возьмите у Агнес мою нюхательную соль.

Он различал теперь только трех женщин, склонившихся над Дженни. Он слышал их голоса — легкий дрожащий шепот.

— Распустите шнуровку! И там тоже!

— Миссис Ладлоу, мне кажется… — потрясенно сказала девушка.

— Помолчи, Сара. Теперь я понимаю. И понимаю, почему Джулиан Напье бежал так поспешно.

— Вы думаете, она сказала ему?

— Нет, она не скажет. Он догадался и пустился наутек. Лондонский ангажемент — и прощай все заботы. Но теперь, когда мы остались без них обоих, что я скажу мистеру Ладлоу?

Три женщины, склонившиеся над неподвижной фигурой, медленно расползались клочьями дыма.