|
Нагнувшись, стал читать заголовки: «Вчера командующие вновь провели встречу… Меморандум предусматривает созыв учредительного собрания, верного принципам кемализма…» «Вот оно, вот!» — подумал Ахмет. «Несколько видных членов ПС заявили о своем выходе из партии… Предложено произвести выпуск облигаций для строительства моста через Босфор… Врачи высказались за решительные действия…» Ахмет хотел купить газету, но передумал и пошел домой. «Вот оно! Получили? Переворот! Как в Боливии! Каким он будет? Хоть бы быстрым и решительным! Да, быстрее, быстрее — и пусть уж будет, что будет. Кончится наконец это ожидание». Улыбнулся, зевнул, вытащил ключи и открыл дверь. «Беги, время, беги!» Внезапно на него нахлынули другие мысли, в голове замельтешили другие слова. Стихийное восстание… Массы… Хунта… На этаже Джемиля по-прежнему было шумно, у Османа — полная тишина. У бабушки еще горел свет. Открывая свою дверь, Ахмет пробормотал: «Работать буду!» Вошел, вдохнул знакомый запах и понял, что картины ему нравятся, и сам себе он тоже нравится. Захотелось начать работать и не останавливаться несколько лет. Он взволнованно посмотрел на холст, над которым трудился днем, и ощутил желание тут же пройтись кистью по некоторым местам, но, чтобы не дать обмануть себя первому порыву, решил немного подождать. Унес на кухню чашки и пепельницу которой пользовалась Илькнур. Потом отложил в сторону книги и тетради отца и вдруг, сказав себе, что не хочет их больше видеть, решил отнести их туда, откуда взял. Спускаясь по лестнице, думал о том, что не нашел в тетрадях того, что надеялся найти.
Открыв дверь своим ключом, Ахмет решил прежде заглянуть к бабушке. Войдя в гостиную, сразу понял, что дело неладно: горничная с ужасом смотрела на сидящую в кресле Ниган-ханым. Сиделка, услышав шаги Ахмета, обернулась. — Ей стало хуже. Никак не могу нащупать пульс! — Она была мокрой от пота. — Пульс ослаб? — переспросил Ахмет. Сиделка вдруг отчаянным движением схватила руку Ниган-ханым и приложила палец к запястью. Ахмет внимательно смотрел ей в лицо, но ничего не мог по нему прочитать. Посмотрел на бабушку — она будто спала. Снова перевел взгляд на сиделку. Время шло, но выражение ее лица не менялось. «Должна бы уже найти!» — подумал Ахмет. Сиделка сдвинула палец, потом начала поспешно прикладывать его к другим местам. — Сильно ослаб пульс? — спросил Ахмет. Сиделка взглянула Ниган-ханым в лицо и взяла другую ее руку. — Не могу понять, бьется ли?.. — Что? Сиделка не ответила. Не отпуская пульс, склонилась к самому лицу Ниган-ханым. — Я позвоню доктору! — сказал Ахмет. — Доктор не успеет! — бросила сиделка и вдруг, грубо навалившись на Ниган-ханым, стала изо всех сил толкать ее в грудь. Потом с безнадежным видом повернулась к Ахмету и, кажется, хотела что-то сказать, но передумала и снова взяла руку Ниган-ханым. Теперь она долго, неподвижно держала ее руку в своей, как будто уже не верила, что пульс удастся найти. Наконец вздохнула и посмотрела в зрачки Ниган-ханым. Повернулась к Ахмету. «Что я могу поделать?» — говорил ее взгляд. Снова вздохнула, пробормотала: «Не бьется…» — и аккуратно положила руку Ниган-ханым на подлокотник, как кладут на стол сломавшиеся часы. Фиолетовая от уколов рука лежала совершенно неподвижно. «Умерла!» — подумал Ахмет. Захотелось сказать сиделке что-нибудь утешительное. Сиделка встала на ноги и вытерла пот со лба. — Эмине-ханым, сбегайте наверх, скажите. — Что сказать? — испуганно спросила горничная. — Что умерла! — Ох! Ох, госпожа! — простонала Эмине-ханым и, осторожно, как всегда, пробравшись между вещами, вышла. |
