|
Семена посеяны, искры священного костра взвились в воздух, и взойдет урожай копий, и огонь попиршествует всласть. И он продолжал вещать, этот paterfamilias, стоя посреди Айя-Софии , чьи камни уже не раз заливала кровь, чьи похожие на пещеры боковые приделы не раз были доверху забиты трупами и чей дух был теперь мертв, как то чувствовала Джиллиан Перхольт. Но может быть, чувствовала только потому, что не могла ощутить в этом храме его новую душу, которая, видимо, и говорила теперь с пакистанской семьей и, вещая их устами, наполнила ее, Джиллиан, таким страхом? Орхан, она это отлично видела, в общем-то продолжал развлекаться. Он поддерживал разговор мрачноватыми кивками и ничего не значащ ими замечаниями вроде: «Так вы действительно видели знамение, хм?», но не сделал ни единой попытки как-то переменить мнение собеседника на свой счет; пакистанец явно был уверен, что Орхан тоже правоверный и оба они находятся в мечети.
Его семья ездит с ним повсюду, сообщил этот пилигрим. Им нравится бывать в новых местах. А она – он показал на Джиллиан – говорит по-английски? Было совершенно ясно, что Джиллиан приняли за тихую мусульманскую жену. Она стояла в двух шагах позади Орхана, когда он обернулся к магической колонне. Орхан сурово ответил: – Она сама англичанка. Известный профессор. Приехала сюда с лекциями. – Грхм, – откашлялся Орхан. – Стамбул – действительно место встречи многих культур. Тебе не понравилась эта колонна, Джиллиан? У тебя было очень смешное лицо – этакой брезгливой английской леди. – Мне не понравилась Айя-София, – сказала Джиллиан. – Я этого никак не ожидала. Мне очень нравится сама идея – София, Мудрость, мне нравится, что София мудрая, что она женщина, и я надеялась почувствовать здесь… что-то такое… в ее храме… А здесь какая-то сырая дыра, которая якобы исполняет желания и способствует рождению детей! И по-моему, эта колонна из храма Артемиды. – Ну, наверно, все-таки не прямо оттуда, – сказал Орхан. Если бы я была сторонницей постмодернизма, – сказала Джиллиан, – я бы непременно что-нибудь такое придумала с этим храмом. Айя-София давно состарилась, превратилась в мерзкую каргу из волшебной сказки. Но я ничего не могу придумать, потому что слишком уважаю этимологию, это для меня святыня. А карга – это просто мое любимое словечко, северное, и оно не имеет к этим местам никакого отношения. Однако же ты его произнесла, – сказал Орхан. – Даже если теперь станешь от него отрекаться. Многие мои американские студенты тоже так думают, когда приходят сюда. Карга – это карга. Но они прямо-таки в восторг приходят от уродливых старух. – А я нет, – сказала Джиллиан. – А ты нет, – подтвердил Орхан, не сообщив, однако, что думает сам о старых каргах и всяких уродливых старухах. – Давай-ка мы теперь отправимся на базар. Покупки благотворно действуют на души западных женщин. И восточных тоже. Да и мужчины, надо сказать, очень любят делать покупки. Другой бывший студент Орхана владел небольшим магазинчиком на центральной площади базарного лабиринта. В этом магазине неширокие простенки были сверху донизу увешаны горшками, сковородками, лампами, бутылками, изделиями из кожи, старыми деталями непонятного предназначения; там было полным-полно украшенных самоцветами кинжалов и охотничьих ножей, кукол из верблюжьей шкуры для театра теней, флаконов для духов и щипцов для завивки волос. – Я хочу сделать тебе подарок, – сказал Орхан. – На прощанье. (На следующий день он должен был лететь в Техас, точнее, в Даллас на коллоквиум фольклористов, изучающих семейные саги. Джиллиан предстояло выступать в Британском Совете, так что она еще на три дня задерживалась в Стамбуле.) – Я подарю тебе вот этих куколок для театра теней. |
