– Я бы хотела, – проговорила Джиллиан, – чтобы мое тело стало таким, как в те времена, когда оно в последний раз действительно нравилось мне, – если только ты можешь это сделать.

Огромные зеленые глаза остановились на ее полной фигуре в белом халате и тюрбане.

– Я могу это сделать, – сказал джинн. – Я могу это сделать. Если ты вполне уверена, что хочешь этого больше всего на свете. Я могу вернуть твои клетки в то состояние, в каком они были тогда, но отсрочить твою Судьбу я не в силах.

– Очень мило с твоей стороны сообщить мне об этом. Да, разумеется, я именно этого хочу больше всего. Именно этого я безнадежно желала каждый день в течение последних десяти лет – чего же еще могла бы я пожелать сейчас?

– И все же, – сказал джинн, – на мой взгляд, ты и сейчас очень хорошо выглядишь. Полнота, мадам весьма соблазнительна.

– Но не для людей моей культуры. И кроме того, тело ведь еще и стареет…

– Ну это-то я понять способен – хотя только разумом. Мы, джинны, созданы из огня, и наша плоть не стареет никогда. Вы же созданы из глины, из земли, из праха, и в него вы вернетесь.

Он поднял руку и лениво ткнул в Джиллиан одним пальцем, напомнив ей Адама с фрески Микеланджело.

Она почувствовала резкий спазм в стенках кишечника, во всем своем утратившем упругость чреве.

– Я рад, что ты предпочитаешь зрелых женщин, а не зеленых девчонок, – сказал джинн. – Я того же мнения. Но твоему идеалу, пожалуй, несколько не хватает полноты. Не хочешь ли стать чуточку покруглее?

– Если ты общался с самой царицей Савской, – сказала ученая дама, – то как же ты оказался запертым в сосуде, который, насколько я знаю, создан самое раннее в девятнадцатом веке, ибо это стекло «соловьиный глаз», если не венецианское?

– Меня зовут Джиллиан Перхольт, – сказала доктор Перхольт. – Я совершенно независимая женщина, ученый, изучаю сказки и вообще фольклор. – Она подумала, что ему неплохо запомнить такое полезное слово, как фольклор; зеленые глаза джинна сверкнули. -Я приехала в Турцию на конференцию и через неделю возвращаюсь на свой остров. Не думаю, что история моей жизни так уж заинтересует тебя.

– Не так уж много, – сказала Джиллиан, – что-нибудь из того, чего у меня еще нет. Впрочем, я должна подумать. Следует быть разумной. Расскажи мне лучше историю трех своих заточений. Если тебе это не неприятно, конечно.

– Ваши рабы, – заявил он, – выгладят здоровыми и улыбающимися. Это хорошо.

– Но рабов больше не существует, у нас больше нет рабов – по крайней мере, на Западе и в Турции, здесь все свободные люди, – сказала Джиллиан и тут же пожалела о столь упрощенном ответе.

– Нет рабов? – удивился джинн. – А может, и султанов больше нет?

– Султанов здесь нет. В Турции республика. А в моей стране есть королева. Но у нее нет власти. Она… чисто репрезентативная фигура.

– Скажи, – прервала его Джиллиан Перхольт, – а чего женщины хотят больше всего на свете?

– А ты сама разве не знаешь? – удивился джинн. – Если ты сама этого еще не знаешь, то я сказать тебе не могу.

– Ну, может быть, не все хотят одного и того же.

– Может быть. Твои желания, Джиль-ян Пери-хан, мне не совсем ясны. Я не могу прочитать твои мысли, и меня это озадачивает и тревожит. Но неужели ты так и не расскажешь мне историю своей жизни?

– Она совершенно неинтересна. Расскажи мне лучше, что случилось, когда сосуд с тобой купили для принцессы Мирима.

– Принцесса была дочерью Сулеймана Великолепного и его наложницы Рокселаны Рыжей, женщины родом из Галиции, дочери украинского священника.